— Три, — ответила Старлинг.
Мимо них проехал автобус, номерные знаки которого говорили о том, что машина предназначена для перевозки инвалидов. Старлинг чувствовала, что пассажиры автобуса пялятся на нее. Она знала, что инвалиды частенько бывают сексуально озабоченными, и считала, что несчастные молодые люди имеют полное право проявлять эту озабоченность. Юные пассажиры проехавшего вслед за автобусом автомобиля тоже косились на нее, но молчали, видимо, опасаясь Барни. Все происходящее за стеклами машин привлекало внимание Старлинг (она опасалась мести Крипсов), однако молчаливое раздевание взглядом опасности не представляло.
Когда Барни и Старлинг входили в кафе, инвалидный автобус выкатился задом из подъездной аллеи и отправился в обратный путь.
Им пришлось ждать, пока не освободится место в отдельной кабинке. Заведение, где посетители заказывали в основном яичницу с беконом, было забито до отказа. Темноволосый официант что-то кричал повару на хинди. А повар с виноватым видом тыкал большими вилками в кусок мяса на гриле.
— Давайте подкрепимся, — сказала Старлинг. — Дядя Сэм платит. Как дела, Барни?
— На работе все в порядке.
— Чем занимаетесь?
— Старший санитар.
— Я думала, что вы уже фельдшер, что кончили медицинский колледж.
Барни пожал плечами, потянулся к молочнику и, глядя Старлинг в глаза, спросил:
— Они хотят наехать на вас за Эвельду?
— Посмотрим. Вы ее встречали?
— Видел однажды, когда к нам доставили ее мужа. Дижона… Он умер. Потерял много крови еще до того, как его сунули в карету. Уже ничего нельзя было сделать. Она не хотела, чтобы его увозили, и попыталась завязать драку с медсестрами. Мне пришлось… Ну вы знаете… Красивая женщина. И очень сильная. К нам ее не доставляли, после того как…
— Не было необходимости, ее объявили мертвой на месте события.
— Я так и думал.
— Барни, после того, как вы передали доктора Лектера людям из Теннесси…
— Они с ним обращались очень грубо.
— После того, как вы…
— Они все уже мертвы.
— Знаю. Его тюремщики сумели прожить лишь три дня. Вы, охраняя доктора Лектера, смогли продержаться восемь лет.
— Шесть. Два года он был там до меня.
— Как вам это удалось, Барни? Скажите, если вас не раздражает мой вопрос, как вы ухитрились пробыть рядом с ним столько времени? Ведь для этого одного вежливого обращения мало.
Барни внимательно изучил свое отражение в ложке — сначала в вогнутой стороне, а затем в выпуклой. Подумав еще немного, он ответил:
— Доктор Лектер обладал прекрасными манерами. Он никогда не бывал груб — всегда держался легко и элегантно. Я в то время учился заочно, и доктор Лектер делился со мной своими знаниями. Это совершенно не означало, что он не убил бы меня, если бы ему представилась такая возможность — одна сторона личности совершенно не исключает и других ее сторон. Они могут сосуществовать бок о бок. Добро и зло. Сократ сформулировал эту мысль гораздо удачнее. В заведении строгого режима об этом нельзя забывать ни на миг. Если это постоянно держать в памяти, с вами ничего не случится. Доктор Лектер, возможно, пожалел о том, что познакомил меня с Сократом.
Для Барни, не пострадавшего от избытка формального образования, Сократ явился откровением, со всеми привлекательными чертами нового знакомого.
— Строгий режим и беседы — совершенно отдельные вещи, — продолжал он. — А в строгости режима нет ничего личного, даже в тех случаях, когда я был вынужден лишать доктора Лектера почты или надевать на него смирительную рубаху.
— Вам часто приходилось беседовать с доктором Лектером?
— Иногда он месяцами не произносил ни слова, а иногда мы говорили всю ночь, после того как стихали крики. По правде говоря, я учился по переписке и в целом тратил время попусту — мир открыл для меня он, доктор Лектер. Он познакомил меня не только с Сократом, но и со Светонием, Гиббоном [16] , другими…
Барни взял в руку чашку, на тыльной стороне его ладони Старлинг увидела широкую оранжевую полосу от бетадина.
— Вам не приходило в голову, что после побега он может попытаться вас убить?
— Он как-то сказал мне, — покачивая головой, ответил Барни, — что предпочитает, насколько это возможно, поедать грубиянов. Он называл их «отмороженными хамами».
Барни рассмеялся, что являло собой весьма редкое зрелище. У него были мелкие детские зубы, а смех для взрослого мужчины звучал несколько нездорово. Так смеются младенцы, пуская струю жидкой каши в физиономию противного дядьки.
У Старлинг даже появилась мысль, что Барни провел в обществе психов времени больше, чем надо.
— А как насчет вас? Вы не чувствовали.., ммм.., страха, когда он убежал? Вы не боялись, что он явится за вами? — спросил Барни.
— Нет.
— Почему?
— Он сказал, что этого не сделает.
Как ни странно, но ответ казался исчерпывающим для обоих.
Им принесли заказ. Барни и Старлинг проголодались и некоторое время ели молча. Затем…
— Барни, когда доктора Лектера переводили в Мемфис, я попросила вас отдать мне рисунки, сделанные им в палате, и вы их мне принесли. Что случилось с его другими вещами? Книгами… Записями… В больнице даже не сохранилась его история болезни.
— Там был большой шум. — Он сделал паузу для того, чтобы постучать донышком солонки о ладонь. — В больнице был большой шум, я хочу сказать. Меня уволили. И еще кучу народу. А пожитки больных куда-то подевались. Трудно сказать…
— Простите, — прервала его Старлинг. — Я не совсем расслышала, что вы тут толковали о беспорядке в больнице. Но не в этом дело. Только вчера вечером я узнала, что «Кулинарный словарь» Александра Дюма, с пометками и записями доктора Лектера, был выставлен на частном аукционе в Нью-Йорке два года назад. Он ушел в частную же коллекцию за шестнадцать тысяч долларов. В официальном подтверждении о собственности стояло имя «Кэри Флокс». Вы знакомы с этим «Кэри Флоксом», Барни? Надеюсь, что да, потому что ваше заявление с просьбой о зачислении на работу в больницу было написано рукой этого типа, но подписано «Барни». Да и налог с продажи почему-то платили вы. Простите, но я совсем забыла, что вы сказали раньше. Не начать ли нам снова? Итак, сколько вы заработали на книге, Барни?
— Около десяти.
— Верно, — согласилась Старлинг. — На квитанции указано десять пятьсот. Сколько вы получили от «Тэтлер» за интервью, которое вы дали после бегства доктора Лектера?
— Пятнадцать штук.
— Круто. Прекрасно для вас. Вы сами сочинили ту ахинею, которую вешали на уши журналистам?