Микаэль Блумквист кипел от злости. Но долго злиться на Эрику ему никогда не удавалось.
Эрика надела черное платье, короткий жакет и лодочки, которые на всякий случай привезла в дорожной сумке. Она настояла на том, чтобы Микаэль был в костюме и при галстуке, и он облачился в черные брюки, серую рубашку, темный галстук и серый пиджак. Когда они точно в назначенное время появились у Хенрика Вангера, оказалось, что в гости приглашены еще Дирк Фруде и Мартин Вангер. Все были в костюмах и при галстуках, кроме Хенрика, который щеголял в коричневой кофте и с галстуком-бабочкой.
— Преимущество девятого десятка в том, что никто не может придираться к твоей одежде, — заявил он.
На протяжении всего ужина Эрика была в превосходном настроении.
Только когда они позднее перешли в салон с камином и уселись с рюмками коньяка, началось серьезное обсуждение. Они проговорили почти два часа, прежде чем на стол лег проект соглашения.
Дирку Фруде поручалось создать компанию, полностью принадлежащую Хенрику Вангеру, с правлением, в которое входили он сам, Фруде и Мартин Вангер. Компания должна была в течение четырех лет вкладывать сумму, покрывавшую разницу между доходами и расходами «Миллениума». Деньги перечислялись из личных средств Хенрика Вангера. Взамен Хенрик получал заметный пост в руководстве журналом. Договор заключался на четыре года, но «Миллениум» получал право его расторгнуть через два года. Однако досрочное расторжение договора требовало значительных средств, поскольку выкупить долю Хенрика можно было, только выплатив ему всю вложенную им сумму.
В случае внезапной смерти Хенрика Вангера Мартин Вангер заменял его в правлении на остаток срока действия соглашения. По истечении срока Мартину предоставлялось право самому решать, продлевать ли ему участие в деятельности журнала. Мартина, казалось, радовала возможность свести счеты с Хансом Эриком Веннерстрёмом, и Микаэля очень интересовало, что же такое между ними произошло.
Когда предварительный вариант соглашения был готов, Мартин стал доливать всем коньяк. Хенрик, воспользовавшись случаем, склонился к Микаэлю и тихим голосом заявил, что этот договор никоим образом не влияет на уговор между ними двоими.
Было также решено объявить о грядущих переменах в тот день, когда Микаэль Блумквист сядет в тюрьму в середине марта, — тогда это произведет на СМИ наибольшее впечатление. Объединение этого печального факта с переменами в правлении являлось настолько неправильным с точки зрения пиара, что неизбежно должно было озадачить недоброжелателей Микаэля и привлечь к выходящему на сцену Хенрику Вангеру самое пристальное внимание. А на самом деле все было логично: эти шаги подчеркивали, что развевающийся над редакцией «Миллениума» флаг эпидемии чумы поехал вниз и что у журнала появляются новые покровители, готовые к решительным действиям. Предприятия Вангера, пусть даже переживая не лучшие времена, по-прежнему обладали большим весом в промышленности, и при необходимости он мог перейти в наступление.
В обсуждениях с одной стороны участвовала Эрика, а с другой Хенрик и Мартин. Мнения Микаэля никто не спрашивал.
Поздно ночью Микаэль лежал, склонив голову Эрике на грудь и глядя ей в глаза.
— Сколько времени вы с Хенриком Вангером обсуждали это соглашение? — спросил он.
— Примерно неделю, — ответила она с улыбкой.
— Кристер в курсе?
— Разумеется.
— Почему ничего не говорили мне?
— С какой стати мне было обсуждать это с тобой? Ты ушел с поста ответственного редактора, бросил редакцию и правление и поселился в лесу.
Микаэль немного подумал.
— Ты считаешь, что я заслужил, чтобы со мной обходились как с идиотом?
— О да, — многозначительно сказала она.
— Ты действительно на меня разозлилась.
— Микаэль, я никогда не чувствовала себя настолько взбешенной, обманутой и покинутой, как в тот день, когда ты ушел из редакции. Никогда прежде я на тебя так не злилась.
Она крепко ухватила его за волосы и сбросила с себя его голову.
В воскресенье Эрика уехала, а на Хенрика Вангера Микаэль был настолько зол, что встречаться с ним или с кем-нибудь другим из членов клана было бы рискованно. Он поехал в Хедестад и всю вторую половину дня гулял по городу, зайдя по пути в библиотеку и кондитерскую. Вечером он отправился в кино и посмотрел «Властелина колец», с которым так и не удосужился ознакомиться раньше, хотя премьера состоялась уже год назад. Ему вдруг подумалось, что орки — гораздо более простые и понятные существа, чем люди.
Завершил он этот вечер посещением «Макдоналдса» в Хедестаде и вернулся на остров только с последним автобусом, около полуночи. Дома он заварил кофе, уселся за кухонный стол и достал папку. И читал до четырех утра.
В деле Харриет Вангер имелось некоторое количество странностей, которые, по мере того как Микаэль углублялся в документацию, все более привлекали его внимание. Сам он никаких революционных открытий не сделал, и проблемы эти занимали комиссара Густава Морелля в течение долгого времени, особенно на досуге.
В последний год перед своим исчезновением Харриет Вангер изменилась. В какой-то степени это могло объясняться сложностями переходного периода, через который так или иначе проходят все. Харриет взрослела, и опрошенные одноклассники, учителя и члены семьи утверждали, что она постепенно становилась все более скрытной и замкнутой.
Девушка, которая двумя годами раньше была обычным веселым подростком, явно отдалилась от своего окружения. В школе она по-прежнему общалась с друзьями, но, по словам одной из ее подруг, как-то «безразлично». Выбранное подругой слово оказалось достаточно необычным, чтобы Морелль его записал и стал расспрашивать дальше. Ему объяснили, что Харриет прекратила говорить о себе, утратила интерес к сплетням и мелким житейским секретам.
В детстве религиозная жизнь Харриет Вангер, как у всех детей, сводилась к посещению воскресной школы, вечерней молитве и конфирмации. В последний же год она, похоже, сделалась верующей, читала Библию и регулярно ходила в церковь. Однако к местному пастору Отто Фальку — другу семьи Вангеров, она не обращалась, а ездила в Хедестад, в общину пятидесятников. Правда, интерес к пятидесятникам продолжался недолго. Уже через два месяца она покинула общину и стала читать книги о католицизме.
Было ли это религиозной одержимостью, свойственной некоторым подросткам? Возможно. Однако в семье Вангер никто особой набожностью не отличался, и осталось непонятным, что именно таким образом на нее повлияло. Конечно, направить мысли Харриет к Богу могла внезапная смерть ее отца, утонувшего за год перед этим. Во всяком случае, Густав Морелль сделал вывод, что некие события в жизни Харриет угнетали ее и влияли на ее поведение, но установить, какие именно, ему было трудно. Как и Хенрик Вангер, Морелль посвятил много времени разговорам с ее подругами, пытаясь найти кого-нибудь, кому Харриет доверяла.