Зам директора машинно-тракторной станции, Борис Прокофьевич Тюльков был призван из запаса лет шесть назад. Закончил курсы повышения квалификации в танковом училище, краем участвовал в Финской войне.
Занимал разные должности: командовал танковой ротой, служил зампотехом батальона. Был добросовестным исполнительным командиром, но, по мнению начальства, ему не хватало военной жилки и требовательности к подчиненным.
Тогда еще капитан, Борис Тюльков участвовал в боях под Смоленском, а после тяжелого ранения работал военпредом на Горьковском автозаводе. Принимал и осваивал первые самоходно-артиллерийские установки, а затем был направлен на фронт в качестве заместителя командира полка.
Профессиональный военный, Петр Петрович Цимбал ценил своего добросовестного заместителя, хорошо разбиравшегося в технике и оружии. Но чаще использовал Тюлькова как зампотеха (штатный технарь был слабоват) и оружейника.
Самоходки, как и любые новые машины, да еще изготовленные в условиях войны, имели много недоделок, и работы Тюлькову хватало. Сейчас, после боя, который Борис Прокофьевич провел не хуже любого профессионала, он снова рвался вперед.
– Ну так что, когда наступаем? – повторил свой вопрос Тюльков.
– Угомонись, Борис, – с трудом сдерживая раздражение, отозвался Цимбал.
Своего надежного заместителя, которого некем заменить, командир полка бросил в бой из-за крайней необходимости. Слава богу, что уцелел и есть на кого опереться. Но ни о каком наступлении сейчас и речи быть не могло.
Объяснил Тюлькову что на главном направлении удара дивизия понесла такие потери, что впору закапываться и вставать в оборону. Немного поколебавшись, добавил:
– Харьков в кольце, морду нам крепко набили. Наверху молчат, но сам увидишь, сколько войск отступает. Об этом молчи, ты человек простой, ляпнешь не подумав. Занимайся ремонтом поврежденных самоходок.
Вскоре и Тюльков, и Карелин, да и все остальные увидели, как откатываются сплошным потоком наши войска. Это не напоминало беспорядочное бегство сорок первого года, хотя паника наблюдалась то в одном, то в другом месте.
Немногие танки, отходящие на восток, имели многочисленные повреждения. На броне сидели раненые и обожженные танкисты. Пехота (тоже очень много раненых) шла в составе поредевших батальонов и рот.
Тянулась бесконечная вереница санитарных повозок. Между ними шагали те, кому не хватило места и кто еще мог двигаться. Несколько десятков раненых везли на крестьянских неуклюжих телегах, запряженных быками. Это вызывало у некоторых нервный смех:
– Где же машины санитарные? Фрицы на колесах, а мы снова пешком да на быках. Догонят ведь!
– Догонят и на гусеницы намотают, – поддакивал кто-то.
Свесившись с брони, Михаил Швецов выругался в адрес болтунов:
– А вы куда драпаете? Руки-ноги целы, винтовки за плечами. А ну лезьте к нам! Десантников не хватает.
Напуганная перспективой оказаться в десанте (там же гибель сплошная!), кучка болтливых красноармейцев шарахнулась прочь. Их догонял старшина из комендантского патруля, размахивая «наганом» на шнурке:
– А ну стой! Кто не ранен, собираться вон там. Батальон формируется.
Бойцы неохотно плелись к месту сбора. За спиной старшины стояли двое с автоматами. Прибьют и, как зовут, не спросят.
Остатки дивизии по приказу командования срочно занимали оборону. Приказ был короткий и ясный: обеспечить отход наших войск (а точнее, выход из окружения). Ни в коем случае не допустить прорыва танков Манштейна.
Пока главной опасностью оставалась вражеская авиация. Основные силы люфтваффе были задействованы на других участках боев. Хотя массовых налетов не было, но частые атаки мелких групп самолетов держали бойцов в постоянном напряжении. Обычно налетали по два-три самолета из резерва и второго эшелона. Пускали в ход старье вроде бипланов «Хеншель-123» времен войны в Испании, тихоходные бомбардировщики «Дорнье» ранних выпусков.
Но и эти машины, медленно плывущие на большой высоте, несли по полтонне бомб, а когда сбрасывали свою разнокалиберную начинку, к земле неслись пулеметные трассы. Без жертв такие налеты не обходились, а главное, они действовали на моральный дух бойцов.
Когда воздушные разведчики замечали крупную колонну, то прилетали знаменитые «Юнкерсы-87», с торчавшими, как лапы хищников, шасси, и с воем сирен шли в пике. Пилоты этих машин свое дело знали. Били прицельно, с малой высоты. Вслед за тяжелыми «стокилограммовками» летели контейнеры с осколочными гранатами. В небе словно работал пулемет гигантского калибра. Стоял сплошной треск разрывов, гранаты срабатывали над землей, выкашивая все живое.
Зенитная защита практически отсутствовала. Иногда с немцами схватывались такие же мелкие группы или отдельные пары наших истребителей. «Сталинские соколы» дрались активно, сбивали и разгоняли германские штурмовики. Уверенные в себе «Юнкерсы-87», когда в небе появлялись наши самолеты, торопились убраться. Слишком малой была их скорость и маневренность по сравнению с «яками» и «лаггами».
Но когда прилетали «мессершмиты», нашим приходилось туго. Верх чаще всего одерживали «мессеры» со своим мощным вооружением. Наши истребители дрались до конца, и тяжко было видеть, как падают подбитые и горящие «ястребки», порой прихватывая с собой и «мессера».
Как всегда, наших самолетов не хватало, и советские истребители дрались в меньшинстве.
Павел Карелин наблюдал в бинокль, как очередная тройка пикирующих «Юнкерсов-87» сбрасывала бомбы, а затем шла на второй заход, расстреливая по бегущим людям емкие контейнеры своих пулеметов.
Но люди приспосабливались. Уходили с открытых мест, шли лесом. Спасала и погода, когда из плотных облаков начинала сыпать снежная крупа или ледяной дождь.
Оставшиеся в полку одиннадцать самоходок находились в капонирах на склоне холма, маскируясь ветками и прошлогодней травой. «Тридцатьчетверки» в основном перебросили на другой участок.
Кроме СУ-76 немецкие танки готовился встретить артиллерийский дивизион капитана Раенко (с десяток орудий) и батарея легких полевых пушек. Десантную роту лейтенанта Бобича в который раз пополнили бойцами, вооружили противотанковыми ружьями, бутылками с горючей смесью и тяжелыми гранатами РПГ-40.
Все это вооружение было малоэффективно. Двухметровые ружья пробивали бортовую броню немецких танков на расстоянии полтораста метров, а от лобовой просто отскакивали. Противотанковые гранаты весом свыше килограмма можно было добросить до танка лишь за 10–15 шагов.
От бутылок с горючей смесью бойцы старались держаться подальше, а при случае – оставляли где-нибудь в кустах. Стекло раскалывалось от легкого удара, а липкая смесь, попавшая на кожу, давала при горении такую температуру, что человек сгорал заживо, не в силах потушить ее.
Главная надежда на танки, самоходные установки и пушки. Подошел зам командира полка Борис Тюльков.