Мастерскую по ремонту обуви Надежда нашла без труда – она вспомнила утренние слова старушки, что рядом находится магазинчик, где торгует хорошим мясом некий Михаил Ревазович. Все верно – в дверях небольшого стеклянного павильончика стоял усатый темноволосый человек в белом фартуке.
– Женщина, не проходите мимо! – ласковым голосом позвал он. – Мяса купить не забудьте! Мужчину надо мясом кормить, тогда он будет сильный и любвеобильный!
Полностью сознавая правоту этих слов, Надежда свернула к двери, где написано было на кривоватой вывеске: «Ремонт обуви. Установка набоек, растяжка, накат, замена молний на сапогах».
Потянув на себя тяжелую дверь, Надежда услышала недовольный женский голос, который визгливо требовал заменить строчку. Надежда Николаевна сделала несколько шагов и увидела деревянный прилавок, а сзади полки с обувью. За прилавком сидел немолодой дядечка в очках, замотанных синей изоляционной лентой. За ухом у дядечки торчал химический карандаш.
Перед стойкой волновалась мелковатая женщина, завитая под болонку. За ней в очереди переминался огромный парень.
– Какую строчку? – рассудительно спрашивал сапожник.
– Вот здесь строчка загибается! – визгливо кричала женщина и тыкала тонким пальцем. – И от этого нога в сапоге кривой кажется!
– Ну-у… – дядечка растерялся, – да как же можно строчку по-другому пустить, если у вас заплата на этом месте…
– Но я не могу, когда нога кривой кажется! – от волнения женщина завизжала как пароходная сирена.
Сапожник испуганно отодвинул стул, а парень сзади не выдержал и гаркнул:
– Неча на человека бочку катить, коли сама кривоногая! Он сапожник, а не ортопед!
Надежда попятилась – в крошечном помещении третьему клиенту не было места, и вопрос у нее был деликатный, не при посторонних его решать. Чтобы не торчать на улице, она зашла в мясной магазин. Михаил Ревазович шумно обрадовался.
Краем глаза кося в стеклянные двери, Надежда вступила в беседу с мясником. И через некоторое время получила отличный кусок свинины, а к нему – пакетик сухой смеси пряных трав и бесплатный рецепт приготовления.
За это время из мастерской вышла та скандальная женщина, а за ней и парень. Надежда думала, что парень заберет ботинки сорок пятого раздвижного размера, однако парень нес пару изящных женских туфелек на шпильках. В его огромной лапе они казались игрушечными.
Сердечно распрощавшись с Михаилом Ревазовичем, Надежда решила, что подходящий момент настал.
В мастерской не было ни одного клиента. Дядечка сидел на высоком табурете и, не теряя времени даром, прибивал набойку на мужской стоптанный ботинок.
– День добрый, – приветливо сказал сапожник, – давайте вашу квитанцию.
– Хм… У меня нет квитанции, давайте по номеру заказа, – сказала Надежда и улыбнулась безмятежно.
На самом деле она порядочно трусила.
– И какой же номер? – дядечка быстро справился с удивлением и теперь смотрел на Надежду с недоверием.
– Пятьсот двадцать два! – выдохнула она. – Я точно помню!
– Вы ведь первый раз в нашей мастерской? – спросил сапожник, отложив башмак.
– Ну, все когда-то бывает в первый раз… – Надежда улыбнулась ему еще шире.
Именно эту фразу сказала в свое время Мария, когда пришла в мастерскую. Теперь она тоже подействовала.
– Получите! – дядечка вытащил из-под прилавка обувную коробку, которая была вся перемотана скотчем. – Расписываться не надо. Тем более что все равно не на чем.
Надежда спрятала коробку в непрозрачный пакет и вышла из мастерской. До дома она шла, ступая осторожно, как индеец в лесу. Но никто ее не задержал и не преследовал.
Дома ждал голодный и тоскующий кот. Он встретил Надежду таким душераздирающим мявом, что она слегка усовестилась. Однако следовало прежде подумать о мясе. Отпихиваясь ногой от кота, Надежда вытащила из пакета мясо и устремилась на кухню. Там она засунула мясо в холодильник и подставила к дверце стул – при желании рыжий хулиган мог когтем открыть дверцу. Сама она уселась за стол, чтобы изучить сложный рецепт запекания мяса, как вдруг из прихожей послышался шум, треск и грохот. Надежда бросилась туда и застала прелестную картину.
Кот с победным видом сидел над руинами разодранной коробки. Усы его топорщились, глаза сверкали зеленым разбойничьим блеском, к морде прилип кусок скотча.
– Бейсик, что ты устроил! – возмущенно воскликнула Надежда. – А вдруг там в коробке была бомба?
Бейсик посмотрел на хозяйку презрительно: мол, что, я таких элементарных вещей не понимаю? Я тебя умоляю! Какая бомба? Скажи прямо, что ты сама хочешь поиграть с этой коробкой! Так я уже не возражаю…
Он отступил в сторону и принялся старательно умываться.
– Ну, раз уж ты все равно ее открыл… – пробормотала Надежда, схватив коробку, и с любопытством запустила руку внутрь.
Ей и самой хотелось ознакомиться с ее содержимым, но осторожность не позволяла этого сделать, а теперь, раз уж кот ее все равно вскрыл, почему не посмотреть…
Внутри коробки оказалась толстая тетрадь в черном коленкоровом переплете и еще отдельный листок бумаги, на котором было написано несколько слов.
В первую очередь Надежда прочла эту записку.
Быстрым неровным почерком было написано:
«Отдать Алевтине Сергеевне Неклюдовой».
Тут же был приписан семизначный номер – видимо, телефон этой самой Алевтины Сергеевны.
Отложив записку, Надежда устроилась за кухонным столом, налила большую чашку чаю и открыла черную тетрадь.
Страницы тетради были исписаны аккуратным, красивым и совершенно несовременным почерком.
Увидев эти ровные строчки, Надежда завистливо вздохнула: сама она писала ужасно, как говорила много лет назад ее школьная учительница Валентина Михайловна, «как курица лапой». В последнее время Надежде почти не приходилось писать от руки, в основном она пользовалась компьютерной клавиатурой, так что почерк стал еще хуже. Когда сама Надежда смотрела на собственные записи, ей невольно вспоминался рассказ Конан Дойла «Пляшущие человечки» – ее буквы клонились в разные стороны и заваливались, как неловкие танцоры.
Муж, Сан Саныч, человек вообще удивительно аккуратный, и писал довольно красиво, с изящным наклоном, буквы выстраивались в ровные ряды, как солдаты на параде. Но все равно ему было далеко до этого почерка!
В черной тетради каждая буква была настоящим произведением искусства – с идеальным наклоном, с красивыми завитушками и утолщениями в нужных местах. Причем, как это всегда бывает у подлинного произведения искусства, в этих буквах не было нарочитой ученической старательности, чувствовалось, что человек писал легко, свободно и естественно.
Итак, в первый момент Надежда обратила внимание на этот удивительный почерк. Но уже в следующую секунду она поняла, что записи сделаны по старой, дореволюционной орфографии – с ятями и прочими незнакомыми буквами, сильно затрудняющими чтение.