«Правильно тебя Петухов отчитывал! – подумала Надежда, тихонько пробираясь в комнату. – Неосторожно работаешь! Дверь за собой запирать нужно!»
Она оглядела комнату. Рядом с дверью стояла еще одна гипсовая статуя спортсмена, видимо, не все поместились в соседнем помещении.
Судя по плавкам и шапочке, это был пловец. Но неизвестный скульптор изобразил его не в момент заплыва, а в торжественный момент вручения спортивного приза, поскольку пловец держал в руках кубок.
По странной прихоти скульптора, кубок был не гипсовый, а настоящий, металлический. Надежда изо всех сил дернула его. Спортсмен не хотел отдавать свой трофей, но Надежда проявила настойчивость, и кубок оказался в ее руках.
Павел все еще крутил штурвал, и его работа, кажется, подходила к концу. Он еще раз повернул металлическое колесо, и железный люк начал медленно открываться…
И в этот самый момент подкравшаяся сзади Надежда изо всех сил ударила Павла кубком по голове.
Павел удивленно охнул и повалился на пол.
Надежда оттолкнула его ногой, открыла пошире металлический люк и заглянула внутрь.
У нее под ногами было круглое окошко из толстого пуленепробиваемого стекла, а изнутри к этому окну прижималось перекошенное ужасом женское лицо.
С трудом Надежда узнала Марию.
Лицо Марии едва поднималось над водой, и вода все прибывала. Надежда нашла защелку, которая закрывала снаружи стеклянное окно, потянула ее, распахнула окошко и протянула руку тонущей девушке. Мария схватилась за ее руку и выпрыгнула из воды, как дельфин. На полу вокруг нее растеклась огромная лужа.
– Это вы? – воскликнула Мария хрипло. – Как вовремя вы здесь оказались!
– Это ты? – одновременно проговорила Надежда. – А ты-то как здесь очутилась? Я ведь не велела тебе выходить из квартиры!
– Ну, я не послушалась… – пробормотала Мария. – И теперь очень жалею…
– Ладно, сейчас у нас нет времени на выяснения, кто прав и кто виноват. Нужно скорее отсюда уходить. А то вон тот тип сейчас очнется, а у него не самый приятный характер…
Только теперь Мария увидела лежащего на полу Павла.
– Ах он сволочь! – воскликнула она, и глаза ее засверкали. – Ну, мало тебе не покажется…
Она схватила Павла за плечи и с неожиданной силой подтащила его к открытому люку.
– Что ты собираешься делать? – ужаснулась Надежда.
– А на что это похоже? – девушка перевалила громилу через край люка, и он с громким плеском упал в воду.
– Но ты же не убийца! – воскликнула Надежда.
– А я его и не убила! Дерьмо не тонет! – и Мария показала на люк.
В воде Павел, который уже и так начал приходить в себя, окончательно очнулся и теперь барахтался, изо всех сил молотя по воде руками и ногами. На его грубом лице проступил не столько страх, сколько удивление и детская обида.
Уровень воды в дезинфекционной камере между тем начал понижаться. Надежда взглянула на часы – как раз прошли тридцать пять минут, о которых говорил Петухов.
– Пускай побудет немножко в моей шкуре! – мстительно проговорила Мария и захлопнула люк.
Надежда выглянула в коридор, потом оглянулась на Марию.
Та была бледна, ее била крупная дрожь.
– Ты ведь насквозь мокрая! – спохватилась Надежда Николаевна. – Нужно во что-то переодеться, а то заболеешь!
Надежда нашла душевую и отправила девушку под горячий душ – прогреться, а сама тем временем заглянула в тренажерный зал. Здесь она нашла целый шкаф с тренировочными костюмами разных размеров и на глазок подобрала один, подходящий для Марии.
Девушка переоделась в этот костюм и почувствовала себя намного лучше.
– Ну, теперь поедем домой, – постановила Надежда. – И надеюсь, что больше ты не будешь выходить из квартиры без спросу.
– И долго мне там сидеть? – осведомилась Мария.
– Пока все не утрясется! – строго ответила Надежда Николаевна. – Ты понимаешь, что я каким-то чудом сумела найти тебя в этой камере! Следующий раз чуда не произойдет!
Мария покаянно опустила голову: Надежда, безусловно, была права.
Они вышли на улицу, и Надежда хотела поймать машину – но тут зазвонил ее мобильный телефон.
Номер на дисплее был незнакомый. Надежда поднесла трубку к уху.
– Это Алевтина Неклюдова! – донесся из трубки знакомый голос. – Помните – вы мне принесли дневник моего предка!
– А, ну да… – протянула Надежда. – Конечно, Алевтина Сергеевна, я вас помню, только не могли бы вы перезвонить попозже… я сейчас не дома…
Однако Алевтина ее, похоже, не слушала.
– Я прочитала дневник от корки до корки, – продолжала она. – Но тут какая-то ерунда. В конце дневника между строчками вписан странный текст… я вам сейчас прочту…
– Алевтина, может быть, позже…
– Нет, вы послушайте! – перебила ее Алевтина. – Вот… «Дом, где змея испугала принцессу на горошине, здесь на острове. В нем живет доктор из Афганистана…»
– Что за чушь? – протянула Надежда.
– Вот именно, что это за чушь? – подхватила Алевтина. – Какая змея? Какая принцесса? Кто это мог написать на страницах уникального дневника? Как у кого-то поднялась рука?
– Понятия не имею…
И вдруг Надежда замерла, как будто увидела призрак.
Собственно, она и увидела призрак – призрак собственного детства.
Перед ее глазами встало далекое июньское утро, и она сама, двенадцатилетняя девочка, на крыльце деревенского дома выколачивает сенник. А через забор на нее пялится соседский мальчишка.
– Что это ты делаешь? – спросил он с веселым любопытством.
– Матрас неудобный, – пожаловалась Надя. – Не могла на нем спать, всю ночь ворочалась…
– Так ты – принцесса на горошине! – выпалил мальчишка и показал язык.
Надя хорошо помнила эту сказку и очень обиделась на мальчишку – он назвал ее принцессой не за красоту, а за изнеженность, хотя Надя вовсе не была неженкой…
Потом они познакомились и подружились с этим мальчиком – Леней Кондрашовым, но он время от времени называл ее принцессой на горошине. Только один на один, чтобы не так обидно.
А потом… потом был еще один день. Они компанией отправились в дальний лес за ягодами, но в лесу Надя и Леня отделились от остальных ребят и вышли на большую поляну, со всех сторон окруженную высоченными елями.
Посреди этой поляны стоял маленький, словно игрушечный, домик с провалившейся черепичной крышей и нарядными красными ставнями. Видно было, что в этом домике никто не живет: тропинка, которая вела к крыльцу, заросла густой травой, дверь покосилась…