– Дрянь! – неуверенно крикнул сзади ломкий юношеский голос.
Но его не поддержали. Многоглавая гидра, только что желавшая рвать, убивать и приносить в жертву, вновь распалась на отдельных людей, каждый из которых думал свое и чувствовал свое.
– Господи, дитя ведь совсем… – тихо охнула какая-то женщина за спиной Венсана.
– А рожа-то злодейская, – гнусаво пробубнили рядом, и лекарь узнал голос Хромого Ганса.
Прочие молчали. Молчал и ошеломленный Венсан.
В его памяти Николь сохранилась улыбчивой девочкой, легкой, быстрой и словно бы светящейся. Конечно, глупо ждать веселья от той, кого ведут к петле. Венсан понимал, что увидит ее другой.
Но он и представить не мог, насколько.
К помосту приближалась девушка в грязно-белой рубахе, с короткими черными кудрями над исцарапанным лбом. Темные глаза смотрели на людей прямо и бесстрашно, и выражение их не изменилось, когда Николь перевела взгляд на виселицу. Только губы изогнулись в слабой презрительной насмешке, с которой нельзя было представить прежнюю Птичку.
Ему показалось, что она стала выше ростом, хотя он понимал, что это невозможно. Черты лица заострились, как будто создатель перерисовал его заново, стерев детскую припухлость губ и щек и замалевав глубокой синевой провалы под скулами. Что должно было случиться с ней, ужаснулся Венсан, чтобы за прошедшие дни она прожила несколько лет?
Провожаемая молчанием, Николь дошла до помоста и остановилась перед ступеньками, ведущими к виселице. Гнилое яблоко, пущенное рукой Хромого Ганса, ударило ее в спину.
– Гори в аду! – крикнул он.
Девушка не вздрогнула и не обернулась. Мокрый след от яблока остался на рубахе между лопаток.
Палач подвел ее к столбу, с которого свисала веревка. К ним спешил, путаясь в подоле рясы, отец Годфри, но когда он что-то сказал Николь, та не ответила. Палач, нахмурившись, повторил вопрос. Николь отрицательно качнула головой, не разжимая губ.
– Она отказывается от молитвы, – объявил палач. Отец Годфри, очень недовольный, спустился с помоста и просеменил мимо Венсана, не узнав его. Проследив за ним взглядом, лекарь заметил в глубине за помостом высокую фигуру старшего конюха.
Пьер Рю поднялся со своего места. Наступила тишина.
– Девица Николь Огюстен, – объявил он, и его зычный голос раскатился по площади, заставив притихнуть даже слабые шепотки, – за учиненные преступления ты приговариваешься к смертной казни. Убийца Алисы де Вержи и дочери ее Элен, нам известно, что ты действовала по воле и наущению ведьмы, и потому суд проявляет снисхождение. Ты будешь повешена, а тело твое рассечено и выставлено на позорных столбах. Девица Огюстен, желаешь ли ты перед смертью очистить душу молитвой?
Николь улыбнулась.
– Она не желает, – сообщил палач.
– Девица Огюстен, желаешь ли ты напоследок покаяться в своих прегрешениях перед богом и людьми?
Венсан совсем забыл об этой формуле. Милосердный суд давал преступнику возможность хоть немного очистить совесть. Или, если взглянуть с другой стороны, предоставлял пищу не только глазам собравшихся, но и их умам. Большинству проповедников не приходилось и мечтать о внимании, с каким толпа слушала приговоренного, будь он даже самым жалким злодеем, способным лишь блеять и икать на пороге смерти.
Вопреки ожиданиям, Николь кивнула, явно собираясь что-то сказать. «Если она попросит прощения у графа или Беатрис, все кончено», – мелькнуло в голове Венсана, а в следующий миг он громко крикнул:
– Нет, не желает!
Все взгляды устремились на него. Венсан скинул капюшон, шагнул вперед, и в грудь ему уперлась дюжина пик.
Он успел заметить, что на лице начальника охраны отразилось удивление, правда, меньшее, чем ожидал Венсан. Пьер нахмурился, хотел что-то сказать, но маркиз де Мортемар опередил его.
– Как ты смеешь нарушать ход казни, мерзавец? – пророкотал он.
Пьер Рю быстро направился к лекарю.
– Ваша светлость, Николь Огюстен не убийца, – так же громко заявил Венсан. Он знал, что жив лишь до тех пор, пока его слушают, и успел выкрикнуть до того, как Пьер Рю добежал до него: – Графиня и ее дочь были отравлены моим ядом!
Толпа за его спиной ахнула. Люди отхлынули назад, и вокруг Венсана тотчас образовался пустой круг.
Возникло замешательство. С одной стороны к лекарю пробивался Медведь, отшвыривая всех, кто попадался на пути, с другой торопилась стража.
Солдаты успели первыми. Прежде, чем Пьер добрался до Венсана, они окружили его и взяли в кольцо.
– Ведите сюда! – крикнул Гуго де Вержи. В толпе мелькнуло разъяренное лицо начальника охраны, а издалека до лекаря донесся захлебывающийся от радости голос трехпалого пьянчужки, громко твердившего, что это его приятель. «Теперь старик сможет сшибать в трактирах по кружке пива за свои россказни», – подумал Венсан.
Что ж, хоть кому-то польза от его жертвы.
Резкий тычок в спину заставил Венсана упасть на колени перед скамьей, с которой взирал его милость граф Гуго де Вержи.
– Бонне, ты спятил? – брезгливо осведомился граф. – Или ты объяснишься, или…
Он умолк, предоставляя лекарю самому додуматься о последствиях.
– Ваша милость, ваших супругу и дочь отравили моим ядом, – повторил Венсан, не поднимаясь с колен. – Его украли у меня. Я провел расследование, чтобы найти убийцу, и теперь знаю, кто он.
Повисло молчание. С площади тоже не доносилось ни звука – люди прислушивались, пытаясь не упустить ни одного слова из тех, что прозвучат возле помоста.
Венсан знал: графу достаточно сделать едва заметное движение бровью, и его склоненную шею насквозь пронзит острие пики. Перед глазами лекаря желтели доски настила, он ощущал занозу, впившуюся ему в ладонь. «Глупо умирать с занозой в ладони», – подумал Бонне, и тут его подняли на ноги.
– Убийца – девчонка, – медленно проговорил граф, не сводя с лекаря пронзительного взгляда. Маркиз де Мортемар одобрительно кивнул.
– Нет, ваша милость. Николь Огюстен любила вашу дочь и служила ей верой и правдой. Ни ей, ни ведьме Черного леса незачем было убивать Элен.
– А Алису? – вмешался маркиз.
– Ее милость погибла потому, что знала, кто настоящий убийца.
Венсан бросил быстрый взгляд на Пьера, возвышавшегося за спинами графа и маркиза. Начальник охраны, казалось, окаменел.
– Если это был твой яд, отчего же ты не признался сразу?
– Боялся, что ваша милость обвинит в смерти дочери меня.
– А теперь не боишься? – хмыкнул маркиз.
– Боюсь, – кивнул Венсан.
– Тогда отчего же?..
– Не хочу потворствовать настоящему убийце, ваша светлость.