Мяличкин нервно прошелся по комнате и отозвал в сторону Гвоздевича. За невыполненное вовремя приказание капитан грозил исправнику судом и отставкой. И тот, будто нашкодивший ученик, уныло смотрел в пол и согласно кивал плешивой головой.
Как заявил судебный врач, смерть наступила еще вчера вечером. Судя по всему, злодеи вошли внутрь, сразу же убили кассира, а потом принялись пытать фотографа.
Отпечатков пальцев проявилось так много, что выявлять их принадлежность было пустой затеей. Во всем здании провели тщательный обыск, но негативов, чертежей Левицкого обнаружить не удалось. Вскоре выяснилось, что и полицейский наряд, обшаривший съемную комнату фотографа, тоже остался ни с чем. Как объяснил второй следователь, привлеченный к дознанию, еще с порога было ясно, что до них там уже кто-то орудовал.
Ардашев подошел к полицейскому фотографу и, склонившись у него над ухом, что-то прошептал. Тот согласно кивнул, повернул объектив вправо и сделал снимок.
Клим Пантелеевич тем временем осматривал место происшествия. Он обратил внимание, что к правой туфле Клязьмогорова прилип кусок черной вощеной нитки, с дюйм длиной. Нагнувшись, он достал из кармана складную лупу и осмотрел ее. Это обстоятельство не могло ускользнуть от внимания Лепещинского.
— Что-то интересное? — осведомился он.
— Да вот непонятно, откуда на носках лакированных туфель прилипшая грязь, — слукавил Ардашев.
— Так ведь дождь шел. А калош он, судя по всему, не носил, — нашелся с ответом следователь.
Ардашев пожал плечами и покинул комнату. Его догнал Нижегородцев. Доктор, взволнованный увиденным злодейством, заметно нервничал.
— Послушайте, Клим Пантелеевич, а откуда вы могли знать, что Клязьмогорову отрежут ухо?
Повернувшись, адвокат посмотрел на приятеля и сказал:
— Успокойтесь, Николай Петрович. На вас лица нет. Конечно же, я ничего не знал, просто это первое, что мне пришло на ум. Я вижу, у вас нервы на пределе. Не расстраивайтесь. Совсем скоро я распутаю этот чертов клубок, и мы вернемся в Ставрополь. Наверное, Ангелина Тихоновна заждалась… Давайте выйдем на свежий воздух.
Уже на улице к ним присоединились Мяличкин и Берг.
— Выходит, Клим Пантелеевич, мы совершили ошибку, — горестно выговорил капитан. — Если бы еще вчера мы допросили фотографа, то, вероятнее всего, могли бы получили негативы. В крайнем случае пригрозили бы ему тюрьмой. А можно было бы и обыск учинить. Глядишь, и нашли бы недостающее звено… этот… как его…
— Автомата перекоса.
— Да. А сейчас вместо него мы имеем два трупа.
— Только не забывайте, что в этом случае мы бы точно потеряли всякую надежду отыскать агента. А вот если бы исправник выполнил в точности ваше приказание, то этой трагедии не случилось бы. И еще. Теперь мне совершенно ясно, что англичане здесь ни при чем. Это больше похоже на немцев или австрийцев. Они любят внешние эффекты.
— Ваша правда, — кивнул Мяличкин, — наши союзники скромнее — спицу в мозжечок да голову в петлю. И не докопаешься. А это — черт знает что! — средневековая дикость. И все-таки как вы думаете, чертежи Левицкого уже в чужих руках?
— Вероятнее всего. Хотя, с другой стороны, полковник был не настолько глуп, чтобы забыть в фотомастерской негатив самого важного узла своего изобретения. Я уверен, что его надо искать в каком-то другом месте, но вот где, я пока сказать не могу. Мне надобно еще несколько дней, — Ардашев достал коробочку с надписью «Георг Ландрин» и положил в рот зеленую конфетку.
— Кстати, а кто же теперь полетит на шаре? — задался вопросом Нижегородцев.
— Простите? — не понял Берг.
— В газетах писали, что послезавтра, 1-го апреля, ожидается солнечное затмение, и для его изучения подготовили воздушный шар. Одним из аэронавтов и был убитый Клязьмогоров. — Доктор тяжело вздохнул и добавил: — Он собирался отснять тридцать шесть кадров Солнца.
— Не сподобилось. Что ж, найдут какого-нибудь другого.
— А как поживает Распутин? — Ардашев повернулся к Мяличкину. — Я слышал, что он съехал с «Ялты».
— Сразу после взрыва он переехал на дачу к Милютиной. Особняк снял целиком. Все дневное время старец проводит в Ливадии с царской семьей и только вечером возвращается обратно. Теперь его охраняют казаки из конвоя Его Императорского Величества. Так распорядилась Государыня. Но мне известно, что вскоре он собирается вернуться в столицу.
— А коридорный? Выжил?
— Поправляется, благодаря вам. Если бы не вы, бедолага умер бы от потери крови. Завтра я надеюсь с ним побеседовать. К нему уже пускают.
— Ну что ж, господа. Нам с доктором пора. У нас остались еще несколько неосмотренных дач.
— Может быть, вас подвезти? — предложил Берг.
— Не извольте беспокоиться. Мы с Николаем Петровичем, пожалуй, прогуляемся. Надо бы развеяться после всех этих кошмаров. Всего хорошего, господа.
— Честь имею, — почти хором послышалось в ответ, и вскоре бензинка, затарахтев мотором, вновь понеслась по набережной.
— Послушайте, Клим Пантелеевич, а о каких дачах вы сейчас говорили? Мы осмотрели все, что возможно. Больше обозревать нечего.
— У вас с собой перочинный ножик? — будто не слыша вопроса, поинтересовался Ардашев.
— Да. А что? — заморгал доктор.
— Дайте на минутку.
Нижегородцев протянул складной нож. Адвокат облокотился спиной на тополиный ствол, снял левую туфлю и вынул лезвие. Аккуратно подрезав стежки, он на пару дюймов оторвал подошву. Затем вновь надел обувь и махнул проезжающему мимо извозчику. Фиакр тут же остановился.
— Давай к сапожнику. К тому, что рядом с «Морской».
— Сей момент, ваше сокородие!
Доктор, видимо, уже и вовсе отчаявшийся что-либо понимать, с молчаливым недоумением взирал то на возницу, то на Ардашева, то на его разорванную туфлю. Он, судя по его растерянному виду, терпеливо ждал, чем закончатся все эти непонятные поступки его именитого приятеля. А присяжный поверенный тем временем, прикрыв глаза, наслаждался очередной конфеткой из коробочки «Георг Ландрин».
Минут через десять пароконный экипаж остановился напротив украшенного лепниной здания с огромными буквами на входе: «Гостиница Морская». Выставленный на тротуаре щит-тренога извещал, что «стоимость номеров на Пасху — отъ 1 до 6 р., лѢтомъ и осенью — отъ 1 р. 25 к. до 8 р., электрическое освѢщение. Ресторанъ: завтракъ изъ 2-хъ блюдъ — 80 к., обѢдъ изъ 2-хъ блюдъ — 50 к., изъ 3-хъ блюдъ — 70 к., изъ 4-хъ — 90 к.».
Расплатившись с извозчиком, Ардашев прошел до угла здания и, увидев вывеску «Сапожник», спустился по ступенькам. Нижегородцев проследовал за ним.
В полуподвальном помещении слышался мягкий и отрывистый стук сапожного молотка. За чуть приоткрытой ширмой сидел человек с густыми черными усами, в турецкой феске и длинном фартуке. Завидев вошедших, он подошел к прилавку. Его рост был так высок, что голова едва ли не касалась сводчатого потолка.