Но все обернулось пшиком. Премьер сам же проговорился, что подписал эти указы, рассчитывая запугать призывников, резервистов, расхитителей и спекулянтов – а решимости на самом деле начать массовые расстрелы у него не хватило.

Большая группа авторитетных политиков прорвалась к премьеру на прием с целью убедить его, что ни и.о. президента, ни даже полновластный президент (каковым премьер при всем желании считаться не может) и вообще никто не вправе единолично издавать подобные указы ни при каком чрезвычайном положении. Даже если идет война, враг у стен города и военное положение сменяется осадным – все равно закон не допускает единоличных решений такого рода. И если премьер все-таки пойдет на столь грубое попрание законности, то народ получит неоспоримое моральное право объявить его самого вне закона и принять все меры для его свержения.

Может, если бы премьер не был по своей натуре либералом, и каждое жесткое решение силовикам не приходилось вырывать у него с боем, то все обернулось бы иначе. Лидер с задатками диктатора пошел бы на риск и по колено в крови установил железный порядок. Или наоборот, спровоцировал бы бунт, бессмысленный и беспощадный, в результате которого его самого смыло бы кровавым потоком.

Но премьер, во-первых, боялся бунта, а во-вторых, не хотел лишней жестокости. А потому пошел на компромисс. Он не отменил свои жестокие указы, но отдал негласное распоряжение не применять смертную казнь без его личной санкции.

Зато слухи о грядущих расстрелах помогли властям хоть немного восстановить дисциплину. Резко сократилось дезертирство, а мобилизованные не рисковали нагло уклоняться от призыва.

Студент-историк Владимир Востоков в любое другое время наверняка просто порвал бы повестку из военкомата и стал валять ваньку или косить на дурку, а при самом плохом обороте – сбежал бы в лес. Но когда тебе грозят высшей мерой и ходят слухи, что кого-то уже расстреляли чуть ли не публично – ноги сами отказываются бежать и несут жизнелюбивого юношу на призывной пункт.

Для военной службы Володя Востоков вообще не подходил никаким боком. Маленький, хилый, очкастый и с мухами в голове. И для пополнения войск, охраняющих правительство от народа, он, конечно, не годился. Поэтому Володю определили на лесоповал.

В эту пору для города не было ничего важнее лесоповала. Только продовольственное снабжение могло сравняться с ним по значимости, но поговаривали, что без лесоповала и с продовольствием будет совсем беда. Ведь то, что выращено на полях сельхозлагерей и каким-то чудом не разворовано, необходимо доставить в город. А топлива нет уже совсем и единственное спасение – химические и ликероводочные предприятия, где из целлюлозы делают спирт.

Спирт – топливо не хуже бензина. Хотя конечно, для русского человека кощунство – заливать спирт в бензобаки, а еще большее кощунство – добавлять в него яд, без которого двигателям машин никакого топлива не достанется, все уйдет в желудки шоферов, механиков, их друзей, знакомых и просто прохожих. А главное – чего туда ни добавляй, пьют это горючее все равно. Удаляют яды химическим и физическим путем – и лакают за милую душу. Ну и мрут, конечно – потому что удалить примеси без остатка не получается. Однако русскому человеку за радость помереть, а такого безобразия не допустить – чтобы спирт вместо бензина использовался.

И все-таки какая-то часть священной жидкости доставалась моторам, и транспорт кое-как, с грехом пополам обслуживал самые неотложные нужды города.

Но чтобы делать спирт, надо иметь сырье. Целлюлозу, а проще говоря – древесину.

Но этого мало – те городские электростанции, которые способны работать на различном топливе, тоже пришлось частично или полностью перевести на дрова, потому что запасы угля и мазута таяли с каждым днем. И по мере того, как они таяли, городу требовалось все больше древесины.

Сначала деревья рубили в лесопарковой зоне сразу за кольцевой автодорогой. Потом решили, что ради спасения Москвы от энергетической катастрофы можно пожертвовать и городскими парками. А когда оказалось, что аграрным предприятиям не хватает открытых площадей и надо корчевать молодой лес, команды лесорубов стали направлять и туда.

Команды эти состояли из арестантов – осужденных, подследственных и наказанных за административные правонарушения, а также из безработных и солдат. Солдаты делились на лесорубов и конвоиров. Лесорубы должны были следить за арестантами изнутри, а конвоиры – заботиться о том, чтобы арестанты не сбежали, а военные лесорубы – не дезертировали.

Законопатить Володю Востокова в лесорубы офицеры военкомата не рискнули – это было бы слишком даже в качестве издевательства. И поставили его в конвой даже не вертухаем, а контролером. Учетчик, нормировщик и секретарь отдела кадров в одном лице.

Правда, перед выходом в лес Востокова строжайшим образом предупредили: если наличная численность работающих не сойдется со списочным составом – то с него снимут голову в первую очередь. Володя никак не мог понять, почему так – ведь если кто-нибудь сбежит или дезертирует, то отвечать должны конвоиры, а не писарь.

– А это уже твои проблемы, – ответили ему. – Обращайся к конвоирам. Может, они тебя пожалеют и будут нести службу как следует.

Круговая порука мажет, как копоть. Конвоиры тоже получили подобное напутствие. И выходило так, что кто бы ни провинился – отвечать будут все. А потом уже провинившийся получит еще и добавку от невинно пострадавших.

Старый добрый принцип, который десятилетиями культивировался в советской, а потом и в российской армии.

Как ни лезь в середину, а все равно окажешься крайним.

И пошли они, солнцем палимы, прочь из города пешком не в ногу. В середине – арестанты, вокруг – солдаты-лесорубы, по сторонам цепью – конвоиры, а добровольцы из безработных – где попало. А в голове колонны – начальство на машине и придурки разные стараются не отстать.

Придурки – это как раз и есть всякие контролеры, учетчики, писаря и повара. И Володя Востоков среди них – даже без автомата.

Дезертиры умные пошли – если уж ударяются в бега, так оружие с собой берут.

Оттого в войсках нехватка автоматов. Говорят, их еще полно на складах армейского резерва – но их пока боятся трогать, а то ведь и эти последние стволы растащат дезертиры или распродадут бойцы и офицеры, которым мафия готова платить реальными ценностями, тогда как правительство ограничивается только угрозами и наказаниями – вплоть до расстрела включительно.

32

Бывший спецназовец по прозвищу Пантера вломился на склад армейского резерва с небольшой группой таких же, как он сам, профессионалов, для которых складская охрана – все равно что пустое место.

Мощный грузовик лобовым ударом снес ворота в самый собачий час – где-то в четвертом часу утра, и пока часовые продирали глаза, Пантера уже поливал все пространство вокруг короткими очередями, которые неизменно попадали в цель.

Часовые падали замертво почти без звука. только один вскрикнул коротко и пронзительно – но это не имело значения. Все равно в караульном помещении слышали стрельбу и уже наверняка подняли караул по тревоге.