Поэтому Казаков и Гарин первым делом учинили денежную реформу. Они постановили изъять из обращения все старые деньги и ввести новые. Раздать понемногу всем поровну, чтобы хватило на месяц скромной жизни, а далее безработным платить единое пособие, а о зарплате работающих пускай заботятся работодатели.
Старый проверенный метод послевоенной Германии, план Маршалла, против которого даже прожженный либерал Гарин не имел никаких возражений.
Не стал он возражать и против указа, который запрещал гражданам иметь в личной собственности золото и использовать его в обменных операциях. Указ требовал сдать золото государству в обмен на деньги, которые будут заморожены на специальных счетах до нормализации обстановки. Правда Гарин сразу сказал:
– Мирное население сдаст свои сережки и кольца, а криминал оставит золото при себе. И спрячет его так, что даже будущие археологи не найдут.
Впрочем, он считал, что если удастся хотя бы частично изъять золото из торгового оборота – это уже хорошо. Тогда криминальные авторитеты, добывшие золото грабежом, и чиновники, получавшие золотом взятки, не смогут стать новыми хозяевами жизни.
Но идиллия согласия в «революционном» правительстве была нарушена, как только речь зашла о разоружении отрядов самообороны. Казаков предлагал расстреливать за незаконное хранение и ношение огнестрельного оружия, а за холодное оружие давать срок, да такой, что мало не покажется. А Гарин гнул свою линию:
– С оружием будет то же самое. Мирные люди сдадут, а бандиты как ходили с пушками, так и будут ходить. Надеюсь, не надо объяснять, кто при этом окажется страдающей стороной.
А поскольку силовики настаивали на своем, Тимур привел главный аргумент, который заготовил еще во время переговоров с майором Филатовым:
– На следующий день после выхода такого указа мы получим новое восстание, которое будет покруче предыдущего. И если у меня еще будет выход – перейти на сторону восставших, то вам этот финт во второй раз не удастся.
Майор Филатов, успевший за неделю превратиться в полковника, тут же задал логичный вопрос:
– И что ты предлагаешь? Пусть все ходят вооруженные до зубов и стреляют друг в друга почем зря? Я лично не вижу, чем отряды самообороны радикально отличаются от банд.
– Я предлагаю исходить из того, что у бандитов оружие все равно было, есть и будет, а мирному населению надо как-то от них защищаться. И если милиция и армия не в состоянии справиться с бандами, то надо узаконить отряды самообороны.
Обсуждение закончилось вничью. Гарин никого не убедил, но все поняли, что он прав как минимум в одном: стоит запретить ношение оружия и объявить вне закона отряды самообороны – и тотчас же начнется новый бунт, результат которого нетрудно предсказать. Революция остановилась на полпути только потому, что в правительство вошел Гарин. В следующий раз она непременно будет доведена до конца.
Никакого решения по этому вопросу так и не было принято, и Казаков начал понимать, в какую ловушку он сам себя загнал.
Еще яснее это стало после того, как Гарин сам, ни с кем не советуясь, издал «закон о гомстедах» – постановление правительства, которое разрешало всем желающим брать свободную землю под дачи, огороды и фермы: по десять соток на человека в 25-километровой зоне, а за ее пределами – без всяких ограничений.
Столько, сколько удастся обработать.
Казаков вызвал Гарина на ковер и пригрозил ему отставкой с последующим арестом за превышение власти. Но Гарин только покачал головой и предложил:
– Попробуйте. Давайте прямо сейчас.
У Казакова было большое желание именно так и поступить, но он только что получил известие о том, что начался массовый исход из города. Поскольку еды в результате революции не прибавилось, а убавилось из-за повального разграбления магазинов и продуктовых баз, голод в Москве сделался всеобщим. И на этом фоне за подписью Гарина вышло постановление о бесплатной раздаче земли.
Нетрудно представить, какую реакцию у голодных людей могла вызвать отмена этого постановления или хотя бы снятие с должности самого Гарина.
И Казаков решил немного подождать. Потерпеть, пока люди не наедятся. Сытые всегда менее склонны к бунтам и революциям.
В том, что они-таки наедятся, Казаков нисколько не сомневался. Гарин с самого начала говорил, что единственный способ накормить город – это раздать землю горожанам. И он был прав. Разговоры о том, что спасти город от голода могут только военизированные аграрные предприятия со строгой дисциплиной и четким планом работ, оказались чушью. Прежний премьер, либерал советского разлива, попался на удочку мифа об эффективности плановой экономики в чрезвычайной ситуации. Мол, сначала жесткими мерами ликвидируем продовольственный кризис и устраним угрозу краха инфраструктуры, а потом уже будем восстанавливать рынок.
В результате рынок теперь приходится восстанавливать с нуля. Но большой беды нет. Это как НЭП после военного коммунизма. Рынок восстановится и даже очень быстро – и вся слава достанется Гарину, который излагал разумные идеи с самого начала и оказался поднят на вершину власти на волне журналистского успеха и «дачного бунта».
Но Казакова это не устраивало ни с какой стороны. Вслед за всей славой Гарину может достаться и вся власть. Если Гарин уже сегодня без зазрения совести демонстрирует свою независимость от Президента Всея Руси, то что может получиться завтра, когда Тимур получит от благодарного народа титул Победителя Голода.
Казаков не мог этого допустить. Дорвавшись до власти, он не собирался никому ее отдавать.
А уж этому вольнодумному борзописцу Гарину – тем более.
Зрелище исхода из Москвы было грандиозным. Пожалуй, даже более грандиозным, чем революция, плавно перешедшая в народное гулянье с песнями, танцами и фейерверками.
Вскоре после этой революции самоходный транспорт в Москве встал окончательно.
Последнюю солярку и бензин сожгли во время беспорядков, когда надо было быстро двигать войска и гонять по городу бронетехнику, а мафия спалила свои запасы, спеша ограбить все что можно и вывезти награбленное туда, где его никто не найдет.
Был еще топливный спирт, но его весь выпили, празднуя победу. А гнать новый технический самогон было не из чего. Лесоповальные команды разбежались – благо было куда. Одни ушли в партизаны, другие в революционеры, третьи в самооборону, и лес валить стало некому.
Из-за этого в городе встали практически все электростанции. Вплоть до того, что в Кремле получали энергию от собственных парогенераторов, изготовленных на «ЗиЛе», а топили эти генераторы деревьями с Красной площади и Александровского сада. Знаменитые голубые ели у Кремлевской стены пустили под топор.
Метро остановилось последним. На станциях сохранялось только дежурное освещение, поезда ходили с интервалом в полчаса и больше, но все-таки ходили, пока энергия не исчезла совсем.