Озирая военную гавань, Катон с Макроном подсчитывали, скольким кораблям удалось пережить ночь.
— Каковы наши потери? — спросил Катон.
— Как я вижу, две триремы и четыре биремы, — ответил Макрон. — Похоже, моряки были правы насчет загрузки и бортовой оснастки. Зря Вителлий их не послушал. Может, учтет это в следующий раз?
Катон повернулся к нему и поднял брови.
— Ладно, — согласился Макрон. — Хм, может, и не учтет. Но согласись, это не лучшее начало для такого предприятия. Думаешь, он все равно продолжит?
— А ему деваться некуда. Он здесь затем же, зачем и мы. Нарцисс никаких отговорок не примет.
И точно, едва тучи начали редеть, над базой прозвучал сигнал сбора. Корабельная пехота высыпала из казарм и стала строиться по отрядам, готовясь подняться на суда. Посовещавшись со старшими командирами, имевшими опыт морских операций, Вителлий приказал распределить выживших членов команд вышедших из строя кораблей по уцелевшим, и, наконец, по сигналу бойцы начали подниматься на пришвартованные к пристани суда. Как только корабль принимал на борт приписанный к нему отряд, он отходил от причала, уступая место следующему. Подошла очередь биремы с написанным на носу названием «Трезубец», на которой предстояло плыть Макрону.
— Ну, увидимся по ту сторону моря, — промолвил он, протягивая Катону руку, словно для последнего прощания.
— Это ведь всего лишь море, не такое уж широкое и уж точно не Стикс, — улыбнулся Катон.
— Правда? — буркнул Макрон, обозревая горизонт. — Не знаю: отсюда, по-моему, особой разницы не видно.
— Ой, да ладно тебе. Завтра вечером уже снова ступим на твердую почву.
— Хм, а мне казалось, это ты боишься воды.
Катон снова заставил себя улыбнуться.
— Ну я.
— Я тоже… — Макрон покачал головой. — Клянусь, ежели мы сподобимся выпутаться из этой истории живыми, никогда больше не стану иметь дела с кораблями.
— Хочется надеяться, что у нас будет такая возможность.
Макрон кивнул, повернулся, поспешил к «Трезубцу» и поднялся по сходням на борт следом за последним из своих подчиненных. Как только его сапоги застучали по палубе, сходни втянули на борт, швартовые канаты отцепили от толстых деревянных столбов, и матросы налегли на длинные шесты, отталкивая корабль от пристани. Макрон бросил с борта взгляд на Катона, помахал ему рукой и занял полагающееся ему место возле капитана на кормовой палубной надстройке.
Бирема, на которой должен был плыть Катон, затонула, и его прикомандировали к триреме «Спартанец», отрядом пехоты на борту которой командовал Миниций. С лица ветерана еще не сошли синяки от кулаков Макрона, и Катону он не обрадовался.
— Мы перегружены. Отведи своих людей на нос. А я своих — на корму, это поможет выровнять корабль.
Катон помедлил, глядя на него, потом отдал приказ оптиону, а когда его люди перешли вперед и расселись на палубе, рядом со своей поклажей, снова повернулся к Миницию.
— Можно на пару слов?
Тот пожал плечами. Катон шагнул поближе к нему, чтобы их не могли услышать.
— Разлад между Макроном и тобой меня не касается. Это не мое дело.
— Постарайся держать его от меня подальше. В другой раз ему так не повезет.
— Повезет? — Катон усмехнулся. — Это тебе повезло, что ты хотя бы ходить можешь. Рука у Макрона тяжелая, и в драке он не шутит.
— Вот и его мать говорит то же самое. Похоже, он еще в детстве был сущим головорезом.
— В таком случае он нашел себе в жизни подходящее занятие. Не знаю, как ты, а он в этом деле очень хорош. Мой тебе совет: постарайся с ним не пересекаться. Я, конечно, как смогу, попробую его урезонить: у нас хватит хлопот с этими пиратами и без семейной вражды.
— Семья тут ни при чем, — процедил Миниций сквозь сжатые зубы.
— Да ну? — Катон подмигнул. — Ладно, посмотрим, что я смогу сделать.
Миниций бросил на него гневный взгляд, но потом его лицо смягчилось.
— Да уж, постарайся. Ради его матери.
— Ладно, с этим разобрались. Но есть еще одно дело.
— Ну?
Катон выпрямился и воззрился на корабельного пехотинца сверху вниз.
— Я легионный центурион. И, следовательно, имею здесь старшинство.
Миниций хмыкнул.
— Ты что, претендуешь на командование?
Катон кивнул.
— Хрен тебя раздери, ты ведь почти мальчишка! Я начал служить, когда ты еще на свет не родился! — гневно вскричал Миниций. — О чем ты вообще толкуешь?
— Миниций, — холодно промолвил Катон, — дело не во мне, а в Уставе, согласно которому первенство принадлежит тем, кто получал звание в легионах. Поэтому изволь впредь называть меня «командир». Во всяком случае, в присутствии подчиненных.
— «Командир»? — Миниций рассмеялся. — Да ты вконец ополоумел. Ни за что!
— Тогда, боюсь, ты не оставишь мне выбора. Я должен буду обвинить тебя в нарушении субординации. А то и в мятеже, время-то военное.
— Ты не посмеешь!
Катон глубоко вздохнул и громко позвал:
— Оптион Феликс!
Подчиненный Катона тут же поднялся с палубы и подошел к двум центурионам. На лице Миниция появилась растерянность: потом он уставил на Катона палец.
— Ладно. Твоя взяла, командир.
Оптион стоял навытяжку, ожидая приказа. Катон выдержал паузу, заставив Миниция понервничать, после чего повернулся к оптиону.
— Скажи людям, чтобы не болтались по палубе: пусть все остаются на местах. Вот этот центурион говорит, что корабль перегружен. Не в наших интересах ухудшать его устойчивость. Проследи за этим.
— Есть, командир!
Оптион Феликс отправился к носу корабля, а Катон вперил взгляд в Миниция.
— Я знаю, что ты опытнее меня, и готов воспользоваться твоими советами, коли возникнет нужда. Но пока я нахожусь на этом корабле, старшинство принадлежит мне. Понятно?
— Так точно… командир.
— Хорошо.
— Могу я идти, командир?
— Да.
Миниций отсалютовал и отправился к своим людям, некоторые из которых толпились у борта.
— Эй, в чем дело? Никогда не видели хренова моря? А ну, прочь от борта, придурки сонные!
Катон проследил за ним с облегчением: он опасался, что самолюбие не позволит ветерану признать его первенство. Однако старый служака, как ни было ему обидно, знал, что Катон прав. Командиры, служившие в легионах, имели преимущество перед таковыми из вспомогательных подразделений, и с этим Миниций ничего не мог поделать. Теперь, когда Катон утвердил свое первенство, между ними возникла дистанция, что вполне устраивало молодого центуриона, ибо не оставляло пространства для проявлений личной вражды в связи с его дружбой с Макроном. Конечно, любви к нему у Миниция не прибавилось, но это он как-нибудь переживет: пусть их отношения будут сугубо служебными.