– На час или около того.

– Ты отбивал их атаки целый час? – У Феликса аж челюсть отвисла от изумления. – Атаки целой долбаной армии?

– Да не целой армии, придурок, – усмехнулся Макрон, указывая пальцем на брод. – То есть была их, конечно, прорва, но переправа узкая, и подступать к нам они могли лишь по несколько человек зараз. Да и то после того, как расчистили реку от большего числа сюрпризов, которые я им приготовил. Думаю, что мы столкнулись лишь с малой частью их войска. Правда, и этого оказалось более чем достаточно.

– А почему ты отступил? – спросил Максимий, слушавший его очень внимательно.

– После того, как они устроили пролом в баррикаде, мне ничего другого не оставалось. Но я тебе еще кое-что скажу… – Макрон, подчеркивая важность своих слов, поднял палец. – Эти ублюдки стали перенимать некоторые наши фокусы.

– Что ты имеешь в виду? – не понял Туллий.

– Да то, что перед второй атакой они построились «черепахой».

– «Черепахой»? – Туллий в изумлении покачал головой. – Быть того не может!

– Чистая правда, можешь спросить любого из моих солдат. Это одна из причин, по которым пришлось отойти: у нас не было ни малейшей возможности их остановить. Будь мы на месте, они очень быстро разорвали бы нас в клочья.

– Точно так же, как и всех нас на берегу реки, – задумчиво промолвил Максимий. – Нам оставалось или отступить, или всем сложить головы. Им потребовалось бы не так много времени, чтобы всех нас вырезать.

Остальные центурионы осторожно переглянулись и продолжили есть в молчании. Нарушил его Антоний:

– Эй, раб!

– Да, господин.

– Есть еще колбаса?

– Да, господин. Вот, одна осталась… Господин Максимий?

– Что? – раздраженно буркнул тот, повернувшись. – Чего тебе надо?

– Э… колбаса, господин.

Раб кивнул в направлении центуриона Антония, державшего наготове свой котелок.

Максимий улыбнулся и согласно кивнул.

– Конечно, пусть угощается. Он у нас растет, ему нужно хорошо питаться.

– Спасибо, командир, – промолвил повеселевший Антоний, не отводя взгляда от сковороды с колбасой, и подставил свой котелок к ее краю, так, чтобы кусок жарившейся над костром снеди свалился прямо туда. Однако сковорода качнулась, и вожделенная колбаса упала в огонь.

– Проклятье! – заорал Антоний, видя, как обгорает в огне последний кусок, тогда как все остальные покатились со смеху.

– Будем считать это жертвоприношением, – с усмешкой промолвил Максимий. – Подношением… хм, какое божество нам следует почтить?

– Фортуну, – серьезным тоном ответил Макрон. – Потому что удача потребуется нам как никогда. И прямо сейчас.

Он кивком указал за плечо Максимия, и, повернувшись в указанном направлении, центурионы увидели команду солдат, маршировавшую мимо сонных бойцов Третьей когорты.

– Провосты! – Феликс плюнул в огонь. – Это ж надо – притащиться и испортить такой завтрак!

По приближении патруля, возглавляемого оптионом личной стражи легата, все умолкли. Солдаты остановились неподалеку от сидевших вокруг костра, и оптион выступил вперед.

– Ты центурион Максимий, командир?

– Да.

– Тебе придется пойти с нами. У командующего есть к тебе вопросы.

– Понятно. – На миг Максимий уныло повесил голову, но тут же собрался с духом, подтянулся и кивнул: – Ладно… ладно, идем.

Он поставил на землю свой котелок, поднялся на ноги, отряхивая крошки с перепачканной туники, и даже ухитрился выдавить улыбку.

– Пока, ребята. Туллий!

– Да, командир?

– Останешься пока за меня. Последи за когортой, чтобы был полный порядок. Вернусь – проверю.

– Есть, командир.

Оптион кивнул в направлении кучки палаток, установленных в центре лагеря.

– Иду, иду, – промолвил Максимий с заметным раздражением по поводу такой непочтительности младшего по званию. Центурионы молча проводили взглядами своего командира когорты, удалявшегося под конвоем провостов. Максимий держался прямо и вышагивал, как на плацу.

– Бедолага, – произнес Катон так тихо, что слышать его мог только один Макрон. – На этом и конец его карьере, верно?

– Да, – отозвался Макрон. – Если на свете еще есть хоть какая-то справедливость.

Глава 15

Оптион и провосты вернулись с Максимием только час спустя. Туллий выполнил приказ, и легионеры были готовы к смотру. За отпущенное им весьма короткое время солдаты сделали все возможное, чтобы выглядеть как можно лучше. Завидев приближающегося командира когорты, Туллий громко скомандовал «смирно», и бойцы дружно вытянулись в струнку, глядя перед собой. Центурионы стояли перед своими подразделениями, а по обе стороны от каждого из них – оптион и знаменосец. Когда Максимий и его сопровождающие подошли ближе, Катон заметил, что вид у командира когорты напряженный и мрачный, – видимо, разговор у него состоялся нелегкий. Он кивнул Туллию и, даже не взглянув на солдат, тихонько приказал распустить строй.

– Когорта, разойдись!

Солдаты покинули строй и разошлись обратно по спальным местам. От Катона не укрылось, что многие недовольно ворчали на командиров, которые сами не знают, что им надо: то затевают построения, как для смотра, то их же и отменяют. Нет бы дать людям отдохнуть. Молодой центурион уже усвоил, что таков армейский уклад: солдата непременно нужно чем-то занять, ведь безделье – злейший враг дисциплины. Но сейчас случай был особый, люди были измотаны, голодны, и их возмущение казалось вполне понятным. Но даже при этом Катон пригрозил жезлом паре солдат, чье ворчание достигло его слуха:

– А ну, тихо!

Бойцы, видавшие виды ветераны, умолкли, но, перед тем как отвернуться, одарили своего центуриона презрительными взглядами. На миг Катона охватила холодная, горькая ярость, и он чуть было не приказал им вернуться, чтобы наказать за дерзость. Легионер обязан уважать командира если даже не как личность, то как старшего по званию и положению. Но пока он об этом думал, двое дерзких ветеранов уже смешались с другими бойцами центурии, отошли подальше, и предпринимать что-либо было уже поздно. Катон со злости ударил себя жезлом по левой ладони и поморщился от боли, которую причинил себе сам как бы в наказание за собственную неисправимую нерешительность. Вот Макрон, тот бы мигом обоим яйца открутил.

Повернувшись, Катон увидел, что остальные центурионы направляются к Максимию, за спиной которого так и стоит, дожидаясь невесть чего, конвой провостов. Катон поспешил присоединиться к остальным: только что переживавшееся им презрение к себе сменилось тревожным любопытством. Центурионы собрались перед командиром когорты тесным полукругом. Максимий по-прежнему был в одной тунике и явно испытывал неловкость, обращаясь в таком виде к подчиненным, облаченным как на парад.