— В каком он состоянии?
Стражник прикусил губу:
— Приказано говорить, что он выздоровеет.
— Но?..
Часовой огляделся и понизил голос:
— Как говорит мой начальник во дворце… Если тебе нужно повидать правителя, господин, поторопись.
— Хорошо, пропусти же нас.
Стражник кивнул и обратился к своим подчиненным:
— Откройте ворота!
С громким стоном правая створка ворот под руками навалившихся на нее стражников стронулась с места и поползла. Стон превратился в оглушительный скрежет и, наконец, в пронзительный визг, после чего створка остановилась, не желая двигаться далее. В приоткрывшуюся щель едва проходил всадник верхом на коне, и стражник почтительно извинился:
— Прости, господин, но кладка поколебалась, и дальше ворота не открываются.
Семпроний кивнул в знак благодарности и направил коня в щель. Внутри города перед обоими римлянами предстала уже привычная картина разрушений: мостовая главной улицы была засыпана битым камнем. Среди руин и полуразрушенных зданий копошились люди; их было заметно больше, чем в Матале, и впервые за последние дни Катон ощутил некую толику надежды. Итак, думал центурион, некоторые поселения понесли заметно меньший ущерб, чем он предполагал; получается, что Матала приготовила его к худшему. Конь нес обоих римлян вперед, к центру города, мимо рыночной площади, мимо обвалившихся лавок, их погубленного товара, в котором копались уцелевшие горожане. Когда они оказались в центре города, вдоль улицы с обеих ее сторон выстроились крупные общественные здания, и на месте рухнувших сооружений Катон видел поваленные колонны, похожие на стволы огромных деревьев или рассыпавшиеся на мостовой на отдельные барабаны, и лестницы, прежде поднимавшиеся к дверям храмов, а ныне заканчивавшиеся грудами битого камня.
Дворец правителя располагался в самом центре Гортины, на пересечении двух главных улиц. В высокой внешней стене была устроена впечатляющая привратницкая с двумя арками, за которой располагался просторный мощеный двор. Сам дворец, внушительное и впечатляющее сооружение из белого камня, казалось, только что подвергся обстрелу метательных осадных машин. В стенах зияли проломы, и лишь несколько крытых черепицей участков намекали на прежние очертания кровли.
Семпроний затаил дыхание.
— Удивительно то, что в нем вообще можно было выжить.
— Да, — согласился Катон. — А вон там как будто бы находятся конюшни.
Он указал на высокие стены дворика, прижавшегося сбоку к главному зданию. Возле входа в него собралась небольшая толпа стоявших или сидевших на корточках людей; некоторые из них держали детей на руках или поддерживали ожидавших приема родных, едва способных стоять на ногах. Больными занимались два армейских врача в черных туниках, принимавшие в первую очередь самых тяжелых. Было ясно, что толпа находилась в угрюмом настроении, и, уже приблизившись к конюшне, Катон услышал сердитый ропот.
— Расступись! — крикнул Семпроний. — Дорогу мне, я сказал!
Люди нехотя разошлись перед конем, и недовольство тех, кто оказался рядом с обоими римлянами, приобрело еще более выраженный облик.
— Молодой-то, вишь, ранен, — буркнул какой-то старик, — смотри-ка, в ногу угодило.
— Сукин сын, лезет поперед очереди, — раздался еще один голос, и по толпе немедленно пробежал раздраженный ропот, а остававшиеся перед Семпронием все еще отказывались расступиться.
— Дождитесь своей очереди, как ждут все остальные!
Семпроний повел раздраженным оком в сторону кричавшего:
— Я — римский сенатор, недоумок! Делай, как тебе сказано, и отойди в сторону.
— Хрен тебе!
— Богатым один закон, бедным — другой! — выкрикнул еще один мужчина.
— Как и положено! — рявкнул Семпроний. — Как и должно быть. А теперь разойдитесь с моего пути, иначе я сам расчищу себе дорогу!
Чтобы подчеркнуть серьезность своих намерений, он извлек меч, на тот случай, если кто-то в толпе рискнет воспротивиться ему. Люди жгли его яростными взорами, но когда Семпроний ударил пятками в бока коня, толпа расступилась перед ним.
Проехав под аркой, он направился в глубь двора. Из толпы кто-то из мужчин погрозил ему кулаком и выкрикнул:
— Проклятые аристократы! Народ мрет как мухи, а они всё о себе!
Послышались новые недовольные и полные горечи голоса, однако Семпроний с выражением высшего высокомерия на лице подвел коня к коновязи и выскользнул из седла, чтобы привязать животное. После него спешился и Катон, скривившийся, когда острая боль пронзила ногу. Прижав руку к бедру, он огляделся и заметил человека в темной тунике с красной оторочкой на рукавах, вышедшего из одного из стойл.
Мужчина указал на ногу Катона:
— Надо бы взглянуть, что там у тебя такое. — Приближаясь к новоприбывшим, он грязной тряпкой стирал кровь с рук. — Римляне?
Катон кивнул.
Хирург указал на перевязанное бедро центуриона:
— Как это случилось?
— Мы наткнулись на беглых рабов. Один из них ударил меня вилами.
— Нехорошо. Давай я посмотрю твою рану.
— Потом. Нам надо поговорить с правителем, — Катон показал на Семпрония, — у нас к нему срочное дело.
— Как и у всех вокруг, — хирург безрадостно усмехнулся. — Увы, он, бедняга, не способен сейчас говорить с кем бы то ни было.
— Как это ни плохо, — проговорил Семпроний. — Я настаиваю на том, чтобы он принял нас. Немедленно…
Хирург покачал головой.
— Я не могу разрешить тебе волновать моего пациента. Лучше отыщи Марка Глабия, если тебе нужно знать, что происходит.
— Кого?
— Теперь здесь командует Глабий. Вчера он уговорил правителя назначить его своим преемником…
— А какую должность занимал прежде этот Глабий? — поинтересовался Катон. — Гражданского администратора? Или военного?
— Ни ту ни другую. Он был одним из сборщиков налогов в провинции.
— Сборщик налогов? — Семпроний не мог скрыть своего недоверия. — Да с какой вообще стати Гирций вручил власть какому-то сборщику налогов? Неужели среди его приближенных не нашлось человека более высокого ранга?
— Нет, все они были на пиру, когда это произошло. Глабий опоздал к началу пира по не ведомой мне причине. Иначе… — хирург провел по волосам усталой рукой. — В любом случае, оба они — близкие друзья и деловые партнеры. Объяснять, надеюсь, не надо?
Катон мог без труда назвать условия сделки. Правитель Гирций продал Глабию сбор налогов в провинции за сногсшибательную цену. В качестве условия оба они заключили тайное соглашение, согласно которому Гирций получал процент от налогов, выжатых с островитян и купцов, плативших налог с товаров, покидающих Крит или прибывающих на остров. Общепринятая в империи комбинация, являвшаяся одним из средств, позволявших правителям провинции скапливать огромные состояния за время своего пребывания у власти. Схема эта законом не приветствовалась, но, поскольку правителям провинций приходилось отчитываться перед собственными собратьями, многие из которых также стремились получить подобное назначение, шансов на обвинительное заключение было немного. Считалось, однако, что правитель не должен извлекать из провинции слишком много дохода, чтобы не привлечь к себе слишком пристального и опасного внимания императора. Не столь уж редко случалось, что император расправлялся с богатым римлянином, чтобы конфисковать его состояние.