— Ну, вот и всё. Вечером я снова посмотрю твою рану. И постарайся сегодня не слишком перенапрягать ногу: шов может разойтись.
Гладиатор — что было не в его привычке — улыбнулся:
— Сегодня ее напрягать незачем, Кярим. Рабы добыли свою победу; будем праздновать ее. Перевязав свои раны и похоронив убитых, мы возвратимся в свой стан. Заколем стадо коз, зажарим их, устроим пир, достойный богов.
— Чьих богов? Моих или твоих?
Аякс рассмеялся и хлопнул парфянина по плечу:
— Не твоих, и не моих, а может, и твоих, и моих. Какая разница? Пока мы свободные люди, кому интересно, в каких богов мы веруем? Жизнь и так хороша, но еще более сладкой ее делает поражение этих ублюдков-римлян.
— Да, — Кярим кивнул, насухо вытирая руки тряпкой и глядя на распростертые внизу тела. Он недолго помолчал. — Как жаль, что этот мальчик…
Улыбка на лице Аякса померкла, когда он вспомнил мальчишку, заведшего римлян в ловушку.
— Он знал, на что идет. Поллион был воистину отважен.
Аякс медленно стиснул пальцы в кулак.
— Мы не забудем его. Он оплатил нашу победу собственной жизнью. В память его я убью пленных римлян.
Парфянин посмотрел на него полными тревоги глазами.
— Но почему ты так ненавидишь их?
— Странный вопрос. Они сделали меня рабом.
— Они ничем не хуже других рабовладельцев. Но ты не ненавидишь их так, потому что они римляне.
— Ты прав, — Аякс чуть улыбнулся. — На самом деле у меня есть собственные основания ненавидеть империю и, в частности, нескольких римлян. Но это ничего не значит. И пока моя ненависть питает стремление к свободе — моей, твоей, всех рабов, готовых последовать за мной, — пусть существует себе, ладно?
Они обменялись улыбками, а потом Аякс нахмурился, заметив небольшую группу пленников, которых под охраной вели к нему вдоль края утеса. Возглавлял цепочку молодой человек, высокий и широкоплечий; он расплылся в улыбке, приблизившись к своему вождю. Скрестив руки на груди и выпрямившись, Аякс с суровым выражением на лице посмотрел на подведенных к нему пленников.
— Хилон, что такое? Я же приказал не брать пленных.
— Да, Аякс, я не забыл. Но этот вот. — Хилон повернулся и, схватив одного из пленников за плечо, грубо толкнул его вперед так, что тот споткнулся и едва устоял на ногах. — Это центурион. Я поймал его вместе с остальными, прятавшимися под повозкой в хвосте колонны. Они не стали сопротивляться и просто побросали мечи. А я-то считал, что центуриону положено умереть, но не сдаваться.
Аякс бросил взгляд на римского офицера:
— Он говорит правду?
Центурион, уставившись в землю, кивнул.
— Но почему? Скажи, почему ты обесчестил себя и людей, которыми командовал?
— Почему? — Центурион перевел нервный взгляд на Аякса. — Мы были разгромлены, дальнейшее сопротивление показалось мне бесполезным.
— Трус! — завопил Аякс. — Трус! Сопротивляться нужно всегда, до последнего издыхания! Всегда… И поэтому я стою здесь как победитель. А ты склоняешься поверженным. Ты унижен, римлянин, — и еще более, потому что предпочел позор смерти. Раб живет в позоре и покорности, он всегда пребывает в страхе. В этом у него нет выбора, и смерть является для него просто освобождением от унижения и смерти. Вот, что узнал я, когда Рим сделал меня рабом.
Смолкнув на мгновение, он с насмешкой посмотрел на центуриона.
— Вот почему эти рабы победили тебя, римлянин. Они знают, что умирать стоит только за собственную свободу. И все же ты и эти ничтожества предпочли сдаться, отказаться от своей свободы, чтобы не умереть. И поэтому мы победили вас. Поэтому мы одолеем всех римских солдат на Крите. Потому что наша воля крепче вашей.
Центурион молча смотрел на него, ужасаясь полного ярости взгляда Аякса. После напряженной паузы гладиатор набрал воздуха в грудь и спросил:
— Как твое имя, центурион?
— Центурион Микон, господин. Вторая турма Второй Батавской конной когорты.
— Что ж, центурион Микон, похоже, что Второй Батавской конной когорты больше не существует. Посему она больше не нуждается в центурионе. — Аякс быстрым движением извлек кинжал и схватил Микона за ремни на кольчужном нагруднике, свидетельствовавшие о его офицерском чине. К ним были прикреплены три награды за кампании. Аякс с улыбкой подсунул лезвие под кожаный ремень на плече центуриона — римлянин вздрогнул — и быстрым движением разрезал ремень. Потом проделал подобную операцию на другом плече, разрезал тесемки на поясе и сорвал ремни с медалями с груди Микона. Подняв их повыше, чтобы видели все его люди, он брезгливым движением зашвырнул награды в ущелье. Наблюдавшие за этой драмой рабы приветствовали этот жест одобрительным ревом.
— Ты больше не центурион, — фыркнул Аякс. — Ты всего лишь последний ошметок твоей драгоценной когорты. — Он повернулся к Хилону: — Бери своих пленников и сбрасывай их по одному с этой скалы.
Хилон ухмыльнулся.
— Да, полководец! С удовольствием.
— Нет! — выкрикнул один из батавов-ауксилариев. — Ты не смеешь этого сделать! Мы же сдались!
— И зря, — холодно ответил Аякс. — Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из вас пощадил меня, если бы я молил о пощаде на песке арены. Хилон, действуй.
Хилон и двое его людей схватили ближайшего к ним ауксилария и бесцеремонно повлекли его к краю обрывавшейся в ущелье скалы. Извивавшийся в их хватке римлянин визжал и просил пощады. Сопротивляющегося солдата подтащили к краю, остановившись на безопасном расстоянии; двое рабов держали его за руки. Хилон зашел за спину ауксилария, а потом, пнув сапогом пониже спины, послал солдата вперед; оба раба одновременно разжали руки. С полным ужаса воплем, размахивая руками и ногами, батав полетел с края утеса. Тело его вращалось, он пытался вцепиться в воздух. Вопли его прекратились мгновением позже, когда голова его ударилась о скальный выступ и разлетелась, как зрелый арбуз. Тело отскочило от камня и с хрустом рухнуло в валуны у подножия скалы. Один за другим подобную смерть приняли и его товарищи; рабы приветствовали каждого из них, ведомых к краю утеса, и осмеивали тех, кто сопротивлялся сильнее.
Наконец остался в живых только Микон. Рухнув на колени, содрогаясь всем телом, он дожидался своей участи. Люди Хилона потащили его к краю скалы, однако еще на некотором расстоянии от него их остановил голос Аякса:
— Довольно!
Хилон и его люди повернулись к своему предводителю с вопросительными выражениями на лице.
— Отпустите его. — Аякс жестом подозвал всех к себе. — Пусть живет. Приведите его сюда.
Трясущегося римлянина бросили на землю перед гладиатором, и Аякс молча, с отвращением рассматривал этого человека, жалким образом бормотавшего свои ничтожные благодарности.
— Молчи, пес! — Он пнул римлянина. — Слушай меня. Я хочу, чтобы ты вернулся в Гортину и рассказал своим начальникам — всем встречным и поперечным — о том, что видел здесь. Ты расскажешь им, что рабы останутся свободными и что мы огнем и мечом уничтожим всякого, кто посмеет встать между нами и свободой… А теперь встань, трусливая тварь. На ноги! Пока я не передумал.