— Господин посол, у нас, как и сказал центурион Макрон, выбора на тот момент особо и не было. Или заключаем сделку с принцем, или он оставляет нас блуждать по пустыне. Или по меньшей мере…
— По меньшей мере он заставил вас в это уверовать, — завершил за него Семпроний. — О боги, боги! Так вы дали этому человеку слово, что поможете ему сесть на царство? Так, что ли?
— Получается так, господин префект, — уныло подтвердил Макрон. — Что-то в этом роде.
— Центурион Макрон, — веско, с нарочитой сдержанностью произнес, подавшись к нему, Семпроний. — Ты бывалый солдат. О чем и каким местом ты думал, заключая сделку — неважно даже какую — с этим человеком? С таким человеком? Твое дело готовить солдат и командовать ими. Тебе за это платят. Это твоя работа. Поэтому, прошу, сосредоточься на том, чтобы биться с неприятелем лицом к лицу. А уж всаживать клинок ему в спину оставь за дипломатами. Ладно?
— Слушаю, господин посланник.
— Ну а ты, префект Катон, — ты об этом знал?
— Знал, господин посланник. Та сделка вершилась при мне.
— И ты не сделал попытки вмешаться?
— Не сделал, господин посланник. На тот момент это было единственно благоразумным решением. Князь Балт представлял единственную для нас возможность преодолеть вражескую оборону.
— Я смотрю, ты от Макрона недалеко ушел.
— Получается так, — покорно согласился Катон.
— Ну ладно. — Семпроний провел рукой по своей проседи. — Теперь уже с этим ничего не поделаешь. Лучше я сам поговорю с принцем попозже. Ну а пока ни-ка-ких больше политических игр в Пальмире. Ясно?
— Ясно, господин посланник! — в унисон грянули Макрон с Катоном.
— Так. Сейчас мы пойдем в залу приемов венценосца. Он вызвал туда всех, кто у него остался из совета, а также нас. Когда туда придем, у меня к вам покорнейшая просьба: держите язык за зубами, вы оба. Говорить буду я. Это приказ.
— Слушаем, господин посланник.
Семпроний пружинисто встал.
— Тогда идемте. А то мне не терпится посмотреть, что за человек этот ваш князь Балт.
Стражи грохнули дверями, и под высоким потолком залы приемов еще какое-то время гуляло эхо. Ненадолго воцарилась тишина, нарушить которую отведено было дворцовому распорядителю Термону, который, встав, торжественно оглядел небольшой круг из римских чиновников и пальмирских вельмож. Правитель Вабат, судя по виду, успел расстаться со своей меланхолией и теперь покровительственно восседал, давая своему приближенному открыть собрание. Распорядитель заговорил на греческом, чтобы все понимали, о чем идет речь.
— Правитель выражает вам свое радушие и признательность. В особенности оно распространяется на храбрых командиров римской освободительной колонны. Прибытие свежих сил чрезвычайно его ободрило, а весть о том, что в пути сюда находится римское войско, чтобы сокрушить бунтовщиков, преисполнило его сердце надеждой. Благодарен он и князю Балту, вставшему на сторону нашего дражайшего венценосца в пору этой смуты. Надеемся, что он и впредь будет достойным образом оправдывать свое венценосное происхождение, противостоя мятежникам в это сложное для нас время.
Катон поглядел на Балта и увидел, что князь держится со спокойной твердостью, похвалу в свой адрес встретив чуть заметным кивком. Справа от него сидел еще один пальмирец в богато расшитой тунике. Был он худ, а изящные черты ему чуть портил слабый подбородок; тем не менее между ним и Балтом угадывалось семейное сходство — стало быть, это не кто иной, как князь Амет. У Амета явно не было взвешенной силы младшего брата, а одна его ступня неустанно притопывала, словно в такт невидимым мыслям (или воображаемым мухам, которых он сейчас, приоткрыв рот, считал на потолке).
— Наш венценосец созвал этот совет, чтобы сообща рассмотреть, какие пути для нас открыты при существующем осадном положении. Этим утром, после того как в цитадель вошла союзная колонна, мы получили извне ставшее уже привычным требование сдаться. Только на этот раз мятежники вынесли предупреждение еще и римлянам. В нем говорится, что каждый римский гражданин и солдат в цитадели должен оставить город к завтрашнему утру, иначе по взятии цитадели все они будут казнены. — Термон сделал паузу и взглянул на Семпрония, который уже подбирал край своей церемониальной тоги, чтобы встать и держать речь — часть собрания наверняка подготовлена заранее. Посланник картинно оглядел залу, после чего перевел взор на венценосного правителя и заговорил в четкой размеренной манере, какая преподается римским аристократам на занятиях риторикой.
— О венценосец, — Семпроний почтительно преклонил голову, — с какой усмешкой встречаю я эти жалкие вопли наших врагов. Рим твой союзник, и союзник этот чтит свои обязательства перед своими друзьями, в какую бы цену они ни обходились. Я говорю это от имени каждого из римлян, что находятся здесь в цитадели. — Он величавым жестом обвел Катона с Макроном. — Пока эти доблестные офицеры и их храбрые солдаты способны держать оружие, победы над венценосным Вабатом врагу не видать. Мы не сдадим великую Пальмиру, какими бы гнусными угрозами ни досаждал нашему правителю подлый враг. Вместе мы удержим цитадель до подхода проконсула Сирии, который со своим войском не оставит от мятежников мокрого места!
Прежде чем Семпроний сел, как раз из-за спины князя Амета поднялась еще одна фигура — дюжий широкогрудый мужчина, чье атлетическое сложение не скрывали складки тонкого одеяния. Склонив голову перед правителем, он затем обратился к римскому посланнику.
— Могу я спросить нашего римского союзника, как долго нам дожидаться прихода Кассия Лонгина?
Семпроний, отвечая, намеренно развалился в кресле, всем своим видом демонстрируя высокомерное пренебрежение:
— Командир колонны говорит, что проконсул будет здесь со дня на день, Крат.
— Со дня на день? А сколько их именно, этих самых дней? — Взгляд силача сместился на Макрона, и он поднял руку, перебивая посланника, который собирался что-то сказать: — Я обращаю свой вопрос к центуриону. Так сколько же дней?
Под направленными на него взглядами Макрон замешкался. Он поглядел на Семпрония, который взмахнул рукой:
— Будь честен, центурион.
Макрон, сглотнув, крепко задумался, сколько же времени может уйти у проконсула на то, чтобы сосредоточить все свои силы и маршем пройти через пустыню. Да еще и с обозом, который тормозит любое продвижение. Наконец он с глубоким вздохом дал ответ:
— По крайней мере, еще пятнадцать, господин посол. А то и все двадцать.
— Двад-цать дней! — с чувством воскликнул Крат.
Семпроний, чуть подавшись к Макрону, тихонько прошипел:
— Ну не настолько же честно, центурион! Помилуйте меня боги.
— Двадцать дней! — воздев руки, иронично повторил Крат. — Да как эта цитадель простоит еще двадцать дней?