— Оставьте нас, — приказал Плавт, и писцы, положив свои перья, тут же торопливо покинули помещение. Плавт закрыл полог и сердито повернулся. — Ну, выкладывай, что за не терпящую отлагательства новость я должен выслушать незамедлительно и непременно с глазу на глаз. Говори!

Веспасиан не заставил просить себя дважды.

ГЛАВА 40

Лагерь на южном берегу давно погрузился в сон, когда полог шатра Флавии поднялся и бесшумно скользнувшая внутрь темная фигура осторожно переместилась к кровати. Войдя в круг слабого света одной-единственной все еще не угасшей масляной лампы, Веспасиан посмотрел на спящую жену, дивясь ее безмятежному совершенству. Мягкий оранжевый свет проливался на гладкое лицо Флавии, губы ее были слегка раскрыты, дыхание чуть шелестящее, ровное, так мог бы звучать отдаленный морской прибой. Темные пряди волос разметались по шелковому подголовнику, он наклонился, чтобы принюхаться к ним, улыбаясь знакомому запаху. Выпрямившись, Веспасиан пробежал взглядом по ее груди, тихонько вздымавшейся и опадавшей, а потом загляделся на колебания шелка, облегавшего все ее стройное тело.

На какой-то момент он едва не поддался волне проснувшегося в нем желания. Флавия, такая близкая и такая невинная в своем сладком сне, была притягательной для него точно так же, как в первые жаркие дни их головокружительной страсти. Плод этой страсти, он знал, лежал рядом, в детской.

Перед тем как пройти к жене, легат заглянул туда посмотреть на маленького Тита. Малыш лежал на спине, подложив ручонку под темноволосую головку. Рот его был открыт. Ребенок, на свой младенческий манер, очень походил на мать, но сейчас это вызвало у Веспасиана не умиление, а прилив раздражения, обращенного, разумеется, не на малыша, а на жену, испортившую все драгоценное между ними.

Некоторое время он стоял, не отводя глаз от спящей супруги, потом опустился на мягкий матрас. Послышалось легкое шуршание шелка, задетого более грубой шерстяной тканью его армейской туники, и Флавия во сне перекатилась на другой бок, сбив ритм своего дыхания добавившейся в него хрипотцой. Ее глаза открылись, закрылись и снова открылись, на этот раз шире. Она улыбнулась.

— Я думала, ты уже вообще не придешь.

— Я пришел.

— Вижу. Просто гадала: где ты, чем занят?

— У меня были дела.

Флавия приподнялась на локте, подперев рукой голову.

— Настолько важные, что ты не мог сперва повидаться со мной?

Веспасиан кивнул:

— Да, боюсь, что настолько.

Она на момент задержала на нем взгляд, потом вдруг обвила рукой шею мужа и притянула к себе его голову. Их губы встретились. Ее поцелуй, поначалу мягкий и нежный, становился все более настойчивым, страстным. Однако Веспасиан неожиданно отстранился и посмотрел на ее закрытые глаза.

— Как я ждала тебя, — прошептала она. — Иди ко мне.

— Позже.

— Позже?

— Сначала нам нужно поговорить. И этот разговор ждать не может.

— Поговорить? — Флавия недоверчиво улыбнулась. — Какие могут быть разговоры?

Она взялась рукой за край простыни и медленным, дразнящим движением убрала шелк, открыв его взору свое обнаженное тело. Еще мгновение, и соблазн взял бы верх, однако ее волнующая улыбка напомнила ему о том, что необходимо сделать. Причем прямо сейчас.

Он мягко отвел ее руку и вернул простыню в прежнее положение, набросив шелк ей на грудь. Флавия была озадачена, брови ее обиженно сдвинулись.

— Что с тобой, дорогой? Что случилось?

Веспасиан вперил в нее холодный взгляд, но собрался с ответом не сразу, а лишь после того, как полностью взял под контроль свои чувства.

Выражение его лица испугало Флавию. Она быстро села и, глядя ему в глаза, прошептала:

— Ты разлюбил меня! Вот оно что. Ты меня больше не любишь.

Миндалевидные глаза женщины расширились, губы задрожали.

Веспасиан оказался в затруднительном положении. Он вовсе не ожидал подобной реакции и теперь не мог приступить к запланированным расспросам, не убедив жену в том, что ее опасения напрасны и что он любит ее, как и прежде.

Он покачал головой.

— Тогда в чем дело? Почему ты так холоден ко мне, муж?

Теперь на ее лице появился страх, который ему очень не хотелось бы истолковывать как боязнь разоблачения. К счастью, это было не так.

— Ты негодяй! — воскликнула Флавия, влепив ему пощечину. — Кто она? Как зовут эту юную шлюху?

— О чем ты говоришь? — Веспасиан ухватил ее за запястье… и как раз вовремя, иначе схлопотал бы еще одну оплеуху. — Какие там шлюхи? Нет у меня других женщин. Дело в тебе!

— Во мне? — Флавия застыла. — Как во мне?

— Я… я должен знать все о твоих отношениях с «освободителями».

— Не понимаю, о чем ты.

Она опустила руки и встретила его вопрошающий взгляд взглядом, исполненным невинного удивления.

— Флавия, ты хочешь сказать, что никогда не слышала об «освободителях»?

— Конечно, слышала. В последние месяцы о них ходят самые невероятные слухи. Но какое отношение это имеет ко мне?

— Флавия, — в голосе Веспасиана зазвучали суровые нотки, — я знаю, что ты причастна к заговору против императора. Знаю, что ты была связана с кем-то, кто пытался подстрекать армию к мятежу накануне вторжения. Ты делала все это втайне от меня, но тайное всегда становится явным. Якшаться со смутьянами, с так называемыми «освободителями», плохо уже само по себе, но у нас же есть сын! Как ты могла забыть о своем долге перед маленьким Титом? Все эти твои ужасные козни: попытка убить Нарцисса, поставки римского оружия нашим врагам, организация покушения на…

— Это чушь! — воскликнула Флавия. — Какой безумец нашептал тебе такой вздор?

— Это лишь малый перечень твоих деяний, жена.

— Да ты, похоже, и сам безумен.

— Нет, — с горечью отозвался Веспасиан, — я только слеп. Точнее, был слеп до недавних времен. — Флавия выпрямилась, готовая возражать, но Веспасиан ткнул в нее пальцем. — Помолчи! Дай мне закончить. Я бы никогда не заподозрил тебя, никогда. Мне казалось, что у нас общая жизнь, общие цели, общие устремления. Поэтому, когда мне рассказали о твоих интригах, все обвинения показались мне смехотворными. Поначалу. Но стоило сопоставить одно с другим, как твою вину стало невозможно отрицать. О, Флавия! Если бы ты только знала, как мне сейчас больно.

— Кто наговорил тебе все это? Кто обвиняет меня?

— Это не важно.

— Нет, важно. Неужели ты настолько наивен, что веришь на слово постороннему человеку? И неужели чьи-то слова значат для тебя больше, чем слова собственной жены?