Император, увидев с вершины холма, что враг покидает укрепления и отступает, в восторге хлопнул себя по бедру.

— Ха! Посмотрите, как они б-бегут, поджав хвосты!

— Могу я отдать приказ о преследовании, Цезарь? — осведомился Авл Плавт.

— П-преследовании? — Клавдий поднял брови. — Конечно нет! Н-некоторое количество этих дикарей н-необходимо оставить в живых. Они п-пополнят число моих подданных.

— Но, Цезарь!

— Но! Но! Вечное «но»! Довольно, к-командующий! Приказы отдаю я. Как и положено. Тем п-паче, что мой первый опыт к-командования привел к ошеломляющей п-победе. Разве это не достаточное д-доказательство моего военного г-гения, а?

Плавт умоляюще посмотрел на Нарцисса, но главный секретарь, пожав плечами, слегка покачал головой.

Командующий поджал губы и кивнул в сторону отступавших бриттов.

— Да, Цезарь. Это достаточное доказательство.

ГЛАВА 49

Два дня спустя римская армия подошла к стенам Камулодунума. Когда известие о поражении Каратака дошло до городских старейшин триноватов, они благоразумно отказались впустить в город остатки разбитой армии своего верховного вождя и с облегчением проводили взглядом потрепанные колонны, уходившие через цветущие пригороды на север. При этом воины из племени триноватов, воевавшие под водительством Каратака, в подавляющем большинстве сохранили ему верность и ушли с ним, повернувшись спиной к предавшим их сородичам. Несколько часов спустя к городу опасливо приблизился римский кавалерийский разъезд. При виде открывающихся ворот римляне, ожидавшие вылазки, чуть было не ускакали прочь, но из города вместо воинов вышла делегация старейшин, направленная приветствовать завоевателей. Влиятельные триноваты пылко заверяли разведчиков в своей приверженности Риму и всячески осуждали соплеменников, поддержавших Каратака в его тщетной попытке противостоять императору Клавдию.

Разведчики донесли весть о радушной встрече до маршировавшей в нескольких милях позади армии, и ближе к вечеру усталые римские легионы разбили лагерь на подступах к столице триноватов. Правда, несмотря на все разговоры о миролюбии варваров, Плавт проявил профессиональное упорство и разрешил армии расположиться на отдых лишь после возведения положенных по уставу временных укреплений — рва и высокого вала.

На следующий день рано утром для императора и его штаба устроили неформальный осмотр покорившейся неприятельской столицы, по римским меркам представлявшей собой невзрачный городишко, состоявший по большей части из плетеных, обмазанных мешаниной соломы и глины лачуг, со всего лишь несколькими каменными строениями в центре. Городок прилепился к берегу судоходной реки с длинными причалом и прибрежными складами. Купцы из Галлии сгружали там привозимые с материка на продажу вина и гончарные изделия, в обмен на которые получали у островитян меха, золото, серебро и варварские ювелирные поделки, находившие неплохой сбыт в империи среди любителей экзотики.

— Великолепное место для того, чтобы основать нашу первую колонию, Цезарь, — заявил Нарцисс. — Крепкие торговые связи с цивилизованным миром и идеальное расположение для дальнейшего изучения внутренних рынков.

— В общем, да. Хорошо, — пробормотал император, не слишком вникая в слова своего главного секретаря. — Но мне думается, что в п-первую очередь нужно соорудить с-славный храм в мою честь.

— Храм, Цезарь?

— Ничего особенного, скромный по р-римским меркам храм. Лишь затем, чтобы в-внушать дикарям п-подобающее благоговение.

— Как скажешь, Цезарь.

Нарцисс поклонился и плавно перевел разговор на более приближенные к жизни вопросы развития колонии. Слушая этот разговор, Веспасиан дивился той легкости, с которой было принято решение о сооружении храма. Между делом, по простому капризу императора. И этот каприз будет исполнен — над убогими хибарами туземцев вознесется великолепное многоколонное святилище, как если бы соорудить его повелел сам Юпитер. Разница заключалась лишь в том, что, в отличие от Юпитера, император, сколько бы ни возводилось в его честь алтарей, оставался смертным и, стало быть, уязвимым для убийц. Веспасиан все еще помнил об угрозе покушения, как и о том, что к этому заговору может быть причастна Флавия.

— Как идет подготовка к завтрашней ц-церемонии? — спросил Клавдий.

— Как и планировалось, — ответил Нарцисс. — В полдень торжественное вступление в столицу, потом освящение алтаря Мира, ну а затем, вечером, грандиозный пир в центре Камулодунума. Я получил известие от наших новых союзников. Похоже, прослышав о поражении Каратака, они воспылали желанием как можно скорее засвидетельствовать нам свою преданность. Это драматическое действо разыграется на пиру. Знаешь, как это бывает: дикари, представшие пред очами просвещенного императора, проникаются трепетом перед его мудростью и величием и, движимые душевным порывом, преклоняют колени, принося клятвы в вечной преданности. Зрелище ожидается великолепное. Будет о чем написать в информационных листках — плебсу это должно понравиться.

— Хорошо. Проследи, чтобы все было подготовлено как следует. — Клавдий резко остановился, и следовавшие за императором штабные едва на него не налетели. — Эй, ты слышал мою последнюю фразу? Я ни разу не заикнулся. Вот это да!

Веспасиан вдруг почувствовал, что ему тяжело находиться около этого себялюбца, хотя беспрестанное самовосхваление членов правящей династии во многом объяснялось не только их природной хвастливостью, но и льстивым раболепием окружения. Сам же Веспасиан гордился подлинными заслугами своей фамилии, сумевшей выдвинуться благодаря уму, хватке и настойчивости ее членов. Его дед дослужился в армии Помпея до центуриона, отец, проявив недюжинные деловые способности, разбогател и смог вступить в сословие всадников, а нынешнее поколение — он сам и его брат Сабин — уже могло рассчитывать на видное положение в Сенате. Плохо только, что это положение зависит от воли глупца. Переводя взгляд с императора на вольноотпущенника, Веспасиан вдруг ощутил жгучее желание не зависеть от чьих-то прихотей, а получить то, что причитается ему по способностям и заслугам. В более справедливом мире судьба Рима была бы в его руках, а не в руках этого непригодного ни к чему Клавдия.

Достаточно вспомнить, как встретил его этот фигляр, когда он после разгрома армии Каратака галопом примчался к императору, чтобы убедиться, что тот не пострадал. Веспасиана поразило самодовольное выражение на физиономии Клавдия.

— А! Вот и ты, легат. Я должен поблагодарить тебя за ту роль, которую ты и т-твои люди сыграли в осуществлении моего замысла. Ловушка сработала.

— Ловушка? Что за замысел, Цезарь?

— Мой гениальный замысел сводился к тому, чтобы, выказав п-притворную слабость, заставить врага обнаружить свои истинные с-силы и р-разгромить его. Тебе как раз хватило ума выполнить ту важную р-роль, которую ты и должен был сыграть в м-моем плане.