— Нет, не в том дело. Ясно, что ты годами оттачивал мастерство под руководством лучших наставников в Риме, а у меня такой возможности не имелось. Я владею мечом, командир, лишь в той мере, в какой это необходимо для битвы: усвоил главное, а в остальном полагаюсь на голову и на руки. Вряд ли я смог бы сейчас тебя чем-то пронять. Но ежели б нам довелось повстречаться в бою, наши шансы тут же бы поменялись.

— Ты так думаешь?

— Я это знаю.

— Слова меня не убеждают. Будем драться, центурион?

— Это приказ, командир?

Квинтилл открыл было рот для утвердительного ответа, но замялся, задумался и покачал головой:

— Наверное, нет. Это было бы слишком.

— Что-нибудь еще, командир?

— Просто следите, чтобы завтра все шло как надо. Никаких оплошностей, помните это оба. И держитесь от меня на почтительном расстоянии. Ясно?

— Так точно, командир!

— Свободны.

Когда оба центуриона снова шли через зал, Катон повернулся к Макрону:

— Знаешь, мне на какой-то момент показалось, что ты собираешься его проучить. В смысле, схватиться с ним.

— Так и было. Но разумный человек должен сам выбирать, с кем, когда и как ему драться. Он это знает, я тоже. Так какого рожна нам с ним сейчас выяснять?

— Никакого, — с удовлетворением кивнул Катон.

Он был доволен. В кои-то веки в Макроне над твердолобостью возобладал здравый смысл. Более того, неожиданное хладнокровие, выказанное ветераном, вдруг аккуратно оттенило и выдвинуло на передний план неумеренную чванливость трибуна.

— Мы с честью вышли из ситуации?

— Да я таких говнюков на завтрак ем.

— И что, каша вкуснее становится?

Макрон взглянул на юнца и вдруг в голос заржал, да так, что одна из спящих собак вскинулась, навострила уши и рванулась к центурионам. Псарь поднял голову, одарил римлян угрюмым взглядом и отвесил псине пинок.

Ветеран хлопнул приятеля по спине:

— Ну ты и шутник, сынок!

В большом дворе все еще шла подготовка к охоте, слуги, нагруженные всякой всячиной, продолжали бегать туда-сюда, порой скапливаясь возле повозок, и двое пробивавшихся к воротам римлян опять было потерялись в их суетливой толпе, но тут Катон услышал, что его окликают.

Он оглянулся на крик и увидел Тинкоммия. Принц атребатов с крайне встревоженным видом отчаянно махал рукой, чтобы привлечь к себе его внимание, и яростно проталкивался к центурионам. Катон дернул Макрона за руку:

— Смотри!

— А?

Макрон привстал на носки, пытаясь взглянуть поверх голов суетившихся вокруг него людей, но тут перед ними возник Тинкоммий, встревоженный, запыхавшийся, мокрый от пота.

— Командир, пойдем в лагерь! Прошу, поскорее!

— Что за притча? — буркнул Макрон. — Доложи как положено.

— Бедриак, командир! Он тяжело ранен!

ГЛАВА 21

— Как это вышло?

— Пойдем, командир! — беспрестанно повторял Тинкоммий.

— Да скажи же, в чем дело? — сердился Макрон.

— Сам не знаю: я нашел его в штабном корпусе, на полу в коридоре. Всюду кровь!

— Он еще жив?

— Да, командир. Но он умирает.

— Кто с ним остался?

— Артакс. Он появился, когда я наткнулся на Бедриака.

Катон схватил Тинкоммия за руку.

— Артакс с ним один?

— Так точно, командир, — кивнул Тинкоммий. — Я послал за лекарем, а сам со всех ног помчался сюда.

— С чего бы такая спешка?

Тинкоммий огляделся и придвинулся к римлянам:

— Он бредил. Звал центуриона Катона и твердил, что царю угрожает опасность.

— Верике? — изумился Макрон. — А что это за опасность?

— Тише! — шикнул на друга Катон, бросив взгляд на привлеченных громким восклицанием атребатов. — Хочешь, чтобы все нас услышали?

Макрон примолк, пораженный властностью тона юноши. Катон между тем повернулся к Тинкоммию и тихо спросил:

— Что именно сказал Бедриак?

— Он звал тебя. Хотел сообщить что-то важное. О царе… об убийстве царя. Он где-то что-то подслушал. Какой-то разговор, но тут нас нашел Артакс, и с той поры Бедриак не сказал больше ни слова.

— А Артакс слышал, что он говорил тебе раньше?

— Да. И послал меня за тобой, — кивнул Тинкоммий.

Катон переглянулся с Макроном.

— Похоже, чем скорей мы вернемся на базу, тем лучше.

— Ты прав.

— Он что-нибудь сказал? — с порога бросил Тинкоммий, когда все трое, задыхаясь от бега, влетели в штабной корпус.

Возле распростертого на полу тела сидел на корточках лекарь. Стоявший напротив него на коленях Артакс оглянулся.

— Ho…

Лужица крови поблескивала в свете, падавшем из верхнего небольшого окошка. Еще больше крови впиталось в утоптанный земляной пол, и алые брызги пятнали побелку на стенах по обе стороны от дверных косяков.

Глянув на Бедриака, Катон резко вздохнул. Лицо охотника было белее снега, с восковым оттенком, глаза то широко распахивались, то закрывались, челюсть отвисла, но язык все еще немощно шевелился над дрожащей нижней губой. Снятая со знаменосца красная воинская туника лежала рядом с ним, темная и промокшая. Охотник остался в одной набедренной повязке, и размазанная по бледной коже кровь делала его похожим на освежеванное жертвенное животное.

— Как он?

— Как он? — Макрон поднял глаза, а потом покосился на лекаря. — Сам, что ли, не видишь? Отходит. Не нужно быть знахарем, чтобы это понять.

— Тише, командир, — подал голос лекарь. — Ему нужен покой.

Катон пересек комнату и опустился возле раненого на колени.

— Артакс, он тебе что-нибудь сказал?

Артакс поднял косматую голову и посмотрел на Катона. Его лицо не выражало никаких чувств.

— Он что-нибудь говорил, пока ты был с ним?

Артакс замешкался, потом медленно покачал головой.

— Ничего? Совсем ничего?

— Ничего, что имело бы смысл, римлянин.

Оба долго смотрели друг другу в глаза, потом Катон мягко продолжил:

— Мне трудно в это поверить.

Артакс пожал плечами, но ничего не ответил. Прежде чем Катон успел собраться с мыслями и опять обратиться к нему, Бедриак издал долгий стон. Его глаза широко открылись, взгляд заметался по склоненным над ним лицам и остановился на одном из них.