Тинкоммий отдал приказ, и колонна остановилась. Первого пленника отвязали от остальных, оставив руки его крепко скрученными, и вытолкали вперед. Стражник подсек несчастного под колени, и римлянин с криком грохнулся наземь. Он лежал на боку и стонал, пока подскочивший Тинкоммий не пнул его в лицо. Римлянин обхватил голову руками, подтянул к ней колени и замер.

Тинкоммий снова повернулся к воротам и, указав на лежащего на земле человека, возгласил:

— Или вы сейчас же сдадитесь, или ваш товарищ умрет. А за ним и все остальные.

ГЛАВА 36

— Ладно. Предлагаю воочию убедиться, что я не шучу.

Тинкоммий кивнул стоявшему возле колонны воину, вооруженному, в отличие от прочих кельтов, тяжелой дубинкой. Тот выступил вперед и навис над распростертым на земле римлянином, расставив для упора ноги.

Затем он размахнулся своей палицей и обрушил ее римлянину на голень. Катон с Макроном даже на столь порядочном удалении — в полсотни шагов — ясно расслышали треск ломающейся кости, а уж последовавший затем вопль жертвы разнесся повсюду. Когда несчастному сломали вторую кость, он издал и вовсе нечеловеческий вой, от которого кровь стыла в жилах. Римлянин корчился на земле с перешибленными ногами, испытывая жесточайшие муки, до тех пор, пока болевой шок не лишил его чувств.

Тинкоммий выдержал в наступившей тишине эффектную паузу и, обращаясь к защитникам царской усадьбы, продолжил:

— Это первое вразумление. Последуют и другие, до тех пор, пока вы не одумаетесь и не сдадитесь. Уцелевших сможете забрать с собой, когда покинете Каллеву. Решение за тобой, Макрон. Ты можешь положить этому конец, когда только пожелаешь.

Макрон вцепился в рукоять своего меча с такой силой, что костяшки пальцев его побелели, а сухожилия на запястье вздулись и затвердели под кожей, словно стальные штыри. Катон же, в отличие от товарища, испытывал не столько ярость, сколько жуткую тошноту. Зрелище вызвало в нем сильный рвотный позыв, и теперь и жареная свинина, и вкуснейший хлеб, с таким удовольствием им поглощенный, просились наружу.

— Выродок, — процедил Макрон сквозь стиснутые зубы. — Выродок! ВЫРОДОК!

Вырвавшийся у него яростный крик пролетел над улицей, и Тинкоммий улыбнулся, довольный тем, что вывел римлянина из себя.

— Долбаный выродок! Я убью тебя! Клянусь, я тебя убью!

— Центурион, рад буду, если ты спустишься сюда и попробуешь это сделать. Бьюсь об заклад, у тебя духу не хватит.

— Командир. — Катон положил руку Макрону на плечо. — Ты не должен…

Макрон гневно оборотился.

— Сам знаю! Ты думаешь, я дурак?

— Нет, просто… ты в гневе. В гневе бессилия. — Катон кивнул на солдат, сгрудившихся у частокола и с ужасом и яростью взирающих на происходящее. — Как и все мы.

Макрон медленно повернулся в указанном направлении и с изумлением узрел, что на караульную дорожку вскарабкались не только все оставшиеся легионеры, но и Волки, а также некоторые из телохранителей Верики. Он сбросил с плеча руку Катона и заорал:

— Какого хрена вы сюда приперлись, цирк вам тут, что ли? Охота поглазеть на это долбаное представление? А кто-нибудь подумал, что, пока вы будете торчать тут, разинув рты, эти уроды где-нибудь сиганут через стену? Все немедленно вон, кроме часовых! Убирайтесь!

Легионеры отпрянули от частокола и с виноватым видом заторопились вниз. За ними, не дожидаясь, пока Катон переведет сказанное, потянулись и Волки. Макрон проводил их сердитым взглядом и вновь обернулся к Тинкоммию. Увидев, что он снова привлек внимание центуриона, Тинкоммий крикнул:

— Макрон, ну что, ты сдаешься? Отвечай же!

Центурион стоял молча, с каменным лицом, поджав губы.

Внутри у него все бурлило и клокотало от неистовой ярости и бессилия, но он ничем не проявлял своих чувств и не удостаивал врага ни одним словом.

— Молчишь? Тогда повторим!

Тинкоммий дал знак привести еще одного пленного.

Незнакомый Катону воин из племени атребатов выбрал на этот раз юношу, чуть ли не мальчишку, в котором молодой центурион узнал одного из погонщиков мулов с базы. Тот упирался и мотал головой, но кельт схватил его за волосы, распустил узел ремня, привязывавшего его к остальным пленникам, рывком выхватил из колонны и поволок вопящего и взывающего о пощаде подростка туда, где уже распростерлось тело первой жертвы. Макрон стоял неподвижно, а вот Катон дал слабину. Он отвернулся, поспешил к лестнице и торопливо спустился во двор. Но в тот миг, когда нога его ступила на землю, раздался звук удара и последовавший за ним страшный вопль паренька, разрезавший воздух как нож и словно надвое располосовавший Катона.

Этот кошмар длился и длился, и число искалеченных жертв все росло. Не прекращаясь, звучали истошные вопли римлян, которых с переломанными костями бросали умирать в страшных муках. Макрон неколебимо и твердо стоял над воротами, никак не реагируя на повторяющиеся требования Тинкоммия сдаться. Всякий раз, когда он отказывался отвечать, вперед, чтобы было видно защитникам царской усадьбы, выволакивали очередного пленника и били его по ногам, пока их не перешибали. Чтобы добавить трагизма происходящему, Тинкоммий приказал малому с палицей ломать также и руки, и теперь тот дробил несчастным не только голени, но и локтевые суставы.

Катон находился на основательном удалении от ворот, однако и там не находил спасения от леденящих кровь непрекращающихся воплей. От них во дворе царской усадьбы не мог укрыться никто. Люди по большей части молча сидели, уставившись в землю и вздрагивая всякий раз, когда к жутким стенаниям добавлялся крик новой жертвы. Некоторые воины исступленно точили мечи, однако скрежет точильных камней не заглушал доносившихся из-за стены страшных звуков. Наконец Катон не выдержал и поднялся наверх к Макрону. Тот стоял неподвижно, как каменный, и при появлении юноши лишь покосился.

— Чего тебе?

— Я беспокоюсь, сколько еще наши люди, — кивнул Катон в сторону обороняемой территории, — смогут все это вытерпеть. Они на пределе.

— Хочешь сказать, что это ты на пределе, — фыркнул Макрон. — Только вот, раз уж ты такой неженка, какого хрена ты носишь доспехи?

— Командир! — воскликнул Катон, потрясенный проницательностью Макрона. — Я… я…

— Что ты? Валяй говори.

Катон попытался ответить, но его всегда стремившемуся к предельной честности существу уже претили бесплодные поиски обеляющих себя резонов. Интуитивно юноша чувствовал, что Макрон прав: он, Катон, сейчас больше заботился о себе, а не о состоянии подчиненных. Эта мысль заставила его виновато потупиться.

— Мне этого не снести.

Старший товарищ посмотрел на него в упор, в глазах его блеснула горечь. Лицо ветерана было застывшим, подергивалась лишь щека, и Катон испугался, что Макрон сейчас взорвется. Наорет на него перед строем, а этого он боялся пуще всего. Публичного позора, подразумевающего обвинение в несостоятельности. Но взгляд Макрона сместился ниже, устремившись на обращенные к обоим центурионам лица солдат: он резко выдохнул через нос, словно бы ослабляя сжимающее его напряжение.