Book.

Еще один вопль достиг их ушей, и Веспасиан ткнул большим пальцем туда, откуда он прилетел.

— А вот Тинкоммий уверен, что это не так.

— Но ты же сам говорил, что он может лгать, чтобы нагнать на нас страху.

— Много ли ему сейчас толку от лжи?

— Пожалуй, никакого, — неохотно согласился Квинтилл. — Но тогда, возможно, его самого обманули.

Веспасиан остановился и повернулся к трибуну:

— Объясни-ка мне, почему ты так рьяно стараешься, чтобы мы остались здесь? И не имеет ли это, случайно, отношения к твоему желанию стать первым римским правителем страны атребатов?

Трибун промолчал.

— Советую тебе подумать о том, что на кону сейчас стоит нечто большее, чем твоя блистательная карьера. Имей это в виду, — фыркнул Веспасиан.

Трибун пожал плечами, но так ничего и не сказал. Веспасиан удрученно вздохнул, досадуя на то, что этот хлыщ, видимо, совершенно не способен уразуметь сложность складывающейся ситуации.

— Трибун, если со мной что-то случится, ты здесь останешься старшим. Это тебе понятно?

— Так точно, командир.

— И твоим долгом станет тогда неукоснительное выполнение моих последних распоряжений. Так вот, я велю тебе всемерно беречь людей, которые окажутся под твоим началом, и запрещаю рисковать их жизнями понапрасну. Если для безопасности наших когорт потребуется отказаться от Каллевы, ты откажешься от нее.

— Да, командир. Если тебе так угодно.

— Учти, это приказ! — Веспасиан произнес последнее слово с нажимом и для усиления эффекта грозно воззрился на трибуна. Выдержав паузу, он продолжил: — Доведи до командиров когорт, что завтра поутру ожидается выступление. Пусть подготовятся. Выполняй!

Трибун отсалютовал, повернулся кругом и удалился. Веспасиан смотрел штабному щеголю вслед, пока его очертания не растворились во мраке. Ведь и впрямь, если с ним что-то случится, командование перейдет к Квинтиллу, подумал он и ужаснулся тому, чем это может обернуться для его легиона. Возможно, ему все-таки следует оставить трибуну письменные распоряжения и пригласить засвидетельствовать документ одного из командиров когорт? Но едва эта мысль зародилась, Веспасиан с раздражением выбросил ее из головы: при всей своей личной неприязни к трибуну он не мог подвергнуть отпрыска древнего патрицианского рода подобному унижению. В конце концов, Квинтилл получил приказ, и честь обязывала его исполнить свой долг.

Мысли Веспасиана тут же возвратились к вопросу, какой же такой хитроумный маневр мог бы позволить Каратаку со всем его воинством подступить к Каллеве. Казалось немыслимым, чтобы невежественному царьку бриттов удалось переиграть многоопытного римского генерала. Однако Тинкоммий стоял на своем до конца. С тем и умер. По разумению легата, в данном случае это могло означать, что принц или лгал, надеясь на то, что римляне, опасаясь за свои жизни, оставят Каллеву, а затем убежавшие дуротриги вернутся и завершат начатое, или не лгал, надеясь на то же, но уже с участием Каратака. С другой стороны, если Каратак действительно на подходе, кто мешал Тинкоммию, спасаясь от мук, признать, что слова его были пустой похвальбой, уповая на то, что мятежный вождь бриттов подойдет и накроет Веспасиана и шесть отборных римских когорт в Каллеве и таким образом уничтожит лучшую часть легиона. Для кампании по завоеванию острова, учитывая все прочие обстоятельства, это было бы смертельным ударом.

Вконец запутавшись в этих соображениях, легат решил их оставить. Пока он не располагает достаточной информацией, тут все равно ничего поделать нельзя, а значит, не стоит и ломать попусту голову.

Вернувшись в амбар, он расстегнул ремни панциря, расправил усталые плечи, а затем послал за декурионом, командовавшим маленьким конным разведывательным отрядом, и велел ему собрать своих всадников. Им следовало незамедлительно отправиться в северо-западном направлении, чтобы разведать, нет ли где признаков приближения армии Каратака. Отдав приказ, Веспасиан с наслаждением растянулся на подстилке из шкур и мгновенно провалился в сон.

Катон пробудился внезапно. Молодой центурион с усилием сел, но глаза его были затуманены сном, как и сознание. Растерянно повертев головой, он увидел, что двор царской усадьбы по-прежнему погружен во тьму и лишь далеко на востоке брезжит еле заметное предрассветное свечение. Но тени вокруг него шевелились: римские командиры поднимали и строили своих плохо соображающих спросонья солдат.

К нему подошел Макрон.

— Что такое? — осведомился, недоумевая, Катон.

— Вставай. Общий подъем. Мы выступаем.

— Выступаем?

— Оставляем Каллеву и идем на соединение с легионом.

— Почему?

— Приказ легата. Буди своих людей. Давай не мешкай.

Катон потянулся, разминая затекшие мышцы, и со стоном поднялся на ноги. Все вокруг уже ожило и наполнилось ворчанием вырванных из сна людей да крепкой бранью центурионов в адрес тех, кто собирался медленней, чем другие. Рядом со складом, в котором разместился легат со своей маленькой свитой, загорелись факелы, и в их дрожащем свете Катон увидел Веспасиана, инструктировавшего командиров когорт. Центурион скользнул в свой пластинчатый панцирь и стал застегивать кожаные ремни. Некоторые бойцы когорты Волков уже встали сами и беспокойно озирались по сторонам.

— Центурион?

Катон оглянулся на голос подошедшего Мандракса. Что-то в нем показалось ему непривычным, и он вдруг сообразил, что впервые за последние дни видит своего знаменосца без штандарта в руках.

— Командир, что происходит?

— Мы уходим.

— Уходим? — удивленно переспросил Мандракс и нахмурился. Но почему, командир? Мы победили. Враг отступил. Почему же мы покидаем город?

— Понятия не имею. Таков приказ. А сейчас помоги мне построить людей.

Краткий миг Мандракс стоял неподвижно, глядя на командира с недоумением грубо обманутого в своих чаяниях человека, но потом медленно кивнул, повернулся кругом и пошагал к соплеменникам. Провожавшего его взглядом Катона остро царапнуло чувство вины. Атребаты сражались бок о бок с римлянами как союзники, и приказ оставить Каллеву попахивал по отношению к ним предательством, даже если и был продиктован настоятельной стратегической необходимостью. Должно быть, Веспасиан изменил свое мнение. Или армейские дознаватели в конце концов пришли к выводу, что Тинкоммий не лгал.

Катон застегнул пояс с мечом, взял шлем под мышку и зашагал к уже построившимся бойцам.

От когорты Волков осталось одно название: молодой центурион насчитал в сумраке тридцать стоявших за Мандраксом и штандартом фигур, но каждый воин сохранил щит, копье и бронзовый шлем. Глядя на этих парней, Катон ощутил прилив гордости, ибо они наконец доказали, что не уступают легионерам ни в стойкости, ни в отваге. Им, возможно, еще не мешает чуть-чуть подучиться, поднабраться солдатского опыта, поднатореть в понимании основных правил ведения боя, однако уже безоговорочно ясно, что между ними возникла та самая связь, которая порождается только в сражениях, и она столь же прочна, как и связь, соединяющая Катона с его товарищами по легиону.