— Я так понимаю, ты не одобряешь политику старейшин вашего племени? — деревянным голосом спросил он.
— Я наслышана о том, как склонны обходиться римляне со своими союзниками, — промолвила Боадика, оторвав взгляд от костра. — Сдается мне, наши старейшины недооценивают серьезность происходящего. Вступить в сделку с Римом — это ведь совсем не то, что заключить договор с соседним племенем или торговое соглашение с греческими купцами. Тут их ждут сюрпризы.
— Рим всегда благожелателен к своим союзникам, — возразил Катон. — Я уверен, что Клавдий хотел бы видеть свою империю семьей всех народов.
— Да ну?
Наивность этого заявления вызвала у Боадики улыбку.
— Значит, ваш император является для всех как бы отцом, а ваши здоровенные легионеры — это всего лишь его испорченные детишки? Тогда провинции — это его наложницы, снабжающие империю весьма богатым приплодом.
Катон заморгал и едва не рассмеялся, дивясь абсурдности приведенной метафоры.
— Да ты хоть понимаешь, что происходит на деле? — продолжила Боадика. — Вы, суля всем свою дивную дружбу, под шумок оскопляете нас! И как, по-твоему, могут отнестись к этому гордецы вроде Празутага? Или ты и впрямь думаешь, что он согласится послушно исполнять отведенную ему вами роль? Да он лучше умрет, чем отложит оружие и примется возделывать землю.
— Значит, он глупец, — заявил Катон. — Мы предлагаем порядок и лучшую жизнь.
— По вашим представлениям.
— Это единственно верные представления.
Боадика бросила на него колкий взгляд, потом вздохнула:
— Катон, у тебя славное сердце. Я это вижу. Пойми, я не ключик к тебе ищу, а просто ставлю под сомнение чистоту помыслов тех, кто тебя направляет. Ты мог бы и своим умом жить, разве нет? Ты ведь не такой, как большинство твоих соотечественников, включая центуриона.
— Я думал, он тебе нравится.
— Он мне и нравится. Он замечательный человек. Честный, как Празутаг, храбрый, гордый. И очень привлекательный.
— Он?
Катон был искренне удивлен. При всем восторженном отношении к своему бравому командиру он бы не назвал его никогда привлекательным. Поначалу обветренное, покрытое шрамами лицо ветерана просто пугало зеленого новобранца, хотя с тех пор он успел привыкнуть к нему. Да, честность и справедливость Макрона снискали ему уважение и любовь подчиненных, но ведь женщины ценят мужчин за другое. По крайней мере, должны бы ценить.
Удивление и смущение юноши тронуло Боадику.
— Я имела в виду именно то, что сказала, — мягко проговорила она. — Но это еще не все. Макрон римлянин. А я икенка. Различия между нашими народами велики. Празутаг же — принц моего племени, рано или поздно он станет его царем. Он может предложить женщине гораздо больше, чем при всех его достоинствах твой командир. Учитывая все это, я, согласно нашим обычаям, должна буду исполнить волю своей семьи и выйти за Празутага. Хочу надеяться, что Рим также сдержит свое обещание и не попытается воспрепятствовать царям икенов свободно править в своих владениях. Мы гордое племя и будем мириться с союзом, заключенным нашими старейшинами с империей, лишь до тех пор, пока римляне смотрят на нас как на равных. Но как только, пусть даже в малости, наше достоинство будет задето, вы тут же узнаете, как ужасен наш гнев.
Катон взирал на собеседницу с нескрываемым восхищением. Да уж, конечно, солдатской женой ей не быть. Не про нее эта роль. Она рождена, чтобы царствовать. И все же то небрежение и даже цинизм, с какими Макрон был отвергнут, болезненно задевали его.
Боадика зевнула и потерла глаза:
— Хватит болтать, Катон. Пора спать.
Пока оптион возился с костром, девушка поплотнее закуталась в дорожный плащ, подсунула под голову торбу, поерзала, ища положение поудобнее, моргнула, повернулась спиной к огню, свернулась клубком и заснула.
На следующее утро все четверо наскоро подкрепились сухими галетами и, разминая затекшие мышцы, вскарабкались на лошадиные спины. В пони нужды больше не было, и потому низкорослых косматых четвероногих отпустили на волю. На юге в нескольких милях от маленького отряда к ясному небу лениво поднимались тонкие струйки дыма, ниже близ реки угадывались туманные очертания хижин. Празутаг сказал, что именно в этой деревне друиды провели ночь. За деревней была видна удаляющаяся группа всадников, сопровождавших крытую повозку.
Для Катона по-прежнему оставалось загадкой, как же они в столь малом количестве собираются одолеть куда более многочисленный отряд бриттов. Макрон, со своей стороны, злился на то, что они только следуют за врагом в пассивном ожидании удобного случая для атаки. А между тем время работало на друидов, неуклонно приближавшихся к своей «самой надежной» твердыне.
День напролет Празутаг вел своих спутников узкими тропами, не выпуская повозку из виду и сокращая дистанцию лишь тогда, когда не было риска попасться вражеским конникам на глаза. Это требовало постоянного, изматывающего напряжения. После полудня преследователи, все еще оставаясь вне поля зрения неприятельской кавалькады, приблизились к ней настолько, что сумели пересчитать сопровождавших фургон друидов, легко узнаваемых в своих черных плащах.
— Вот ведь хрень! — выругался в сердцах Макрон, щурясь. — Трое против двадцати — не самое лучшее соотношение сил.
Празутаг просто пожал плечами и направил коня к еле приметной тропке, вившейся вверх по склону холма. Друиды на миг показались за деревьями и пропали. Их преследователи поднялись выше и поскакали за ними, прячась под гребнем высотки. Макрон приотстал, он вел наблюдение. Враги по-прежнему двигались на юго-восток. Тут Катон внезапно осадил свою лошадь, и Макрон резко дернул поводья, чтобы не налететь на оптиона.
— Эй, ты что, сдурел?
Катон, однако, не обратил на сердитые слова командира никакого внимания.
— Вот это да! — изумленно пробормотал он, взирая на открывшуюся перед ним панораму.
Подъехав к нему, Макрон тоже приоткрыл рот, увидав впереди словно бы выраставшие из холмов многоярусные насыпные сооружения. Частично пересекавшиеся наклонные пандусы сбегали к воротам, защищаемым бастионом, грозившим обрушить на любую атакующую их силу смертоносный град стрел и камней. Внизу, под крепостью, расстилалась местами поросшая лесом равнина, разделенная безмятежно вьющейся речкой.
— Если друиды упрячут пленных за эти валы, до них никто не сможет добраться, — задумчиво произнес Макрон.
— Скорей всего, это так, — отозвался Катон. — Но чем протяженнее оборонные линии, тем тоньше ряды их защитников.
— О, как ты верно подметил! Сам-то я ни за что бы до этого не додумался. Так, что ли, умник?
Катон при этих словах вспыхнул и залился краской, а Макрон удовлетворенно кивнул. Время от времени надо сбивать с сопляков спесь. Нечего им раздуваться от самодовольства.
Между тем ехавший впереди Празутаг развернул коня и поднял руку, указывая на холмы. Небо над ними было ослепительно ясным, и щедро облитая яркими солнечными лучами варварская твердыня источала сияние, словно бы окруженная нимбом.