Ристимяги начинается как самый обыкновенный лес. Сосна, лиственница, холмики, заросшие брусникой, между ними вьются тропинки.
Ветер поскрипел соснами, пошуршал отстающими шелушинками коры, пошелестел листьями брусники. Словно кто-то прошел. Высокий, в светлом, задел длинным подолом кустики.
Показалось.
От долгого вглядывания все стало четким, кресты приблизились, резче обозначились контрастные цвета.
«У-у-у-у», – пронеслось по лесу.
«Иду!»
На душе стало нестерпимо печально, слезы горячим угольком обожгли переносицу, защипало глаза.
Зачем она сюда приехала? Зачем складывает крест? О чем хочет оставить память? О сегодняшней ссоре? О том, как убежала от матери, не взяв телефон.
Тоска заставила выпрямиться, задышать глубже.
Как все нестерпимо обидно и глупо. Вернуться? Извиниться? А толку? Все будет так же – ее умильные взоры, глупые улыбки, влюбчивость. Каникулы испорчены.
Алена медленно встала. Все равно, что произойдет дальше. А если не произойдет – тем лучше.
Окинула взглядом мрачную картину – деревья, пригорки с кустиками брусники, мох, желтую широкую тропинку и кресты, кресты, кресты.
Жизнь тяжела… страдания вечны…
Кто это говорит? Или это она сама так думает?
Да, сама.
Алена побежала, а кресты все не кончались. Они мелькали по сторонам, звали к себе. Забыть, забыть, скорее забыть…
– Алеееена! – зовет знакомый голос, но он с трудом пробивается сквозь прочно поселившееся в душе отчаяние.
Нет, нет, нет!
Алена сжимает голову и бежит быстрее.
– Аааааалён!
В пропасть, с обрыва, в болото – куда угодно, только подальше.
– Аля!
Алена остановилась.
– Ты куда?
Эдик запыхался. От бега его шевелюра разметалась, к футболке пристали хвоинки, на плече желтое пятно смолы.
– Еле догнал!
От улыбки на щеках ямочки. С запозданием Алена заметила, что тоже улыбается. Самой глупой улыбкой… Вот ведь! Эдик! Пришел! За ней! Это любовь!
– Так чесанула!
Эдик еле переводит дыхание. Алена кашлянула, прогоняя мысли о судьбе и прочей маминой ерунде. И вдруг поняла, что сама она дышит ровно. Словно и не бежала. Словно кто нес.
– Хотела посмотреть, где гора кончается, – пролепетала Алена, с ужасом прислушиваясь к себе. Что с ней было? Что? – Где нет крестов.
Эдик ничего не заметил. На Алену не смотрел, вертел головой. Что-то ищет? Или кого?
– Она в болото скатывается, – произнес он быстро. – Дожди были. Сейчас там топко.
Болото… Перед глазами еще мелькают странные картинки, голова гудит от ярости… На кого? Из-за чего?
Эдик все оглядывает и оглядывается. Кого еще потерял?
– Ты тут не видела? – начал он вопрос, но замялся. – Девушка должна была быть. Худая, высокая, лет двадцать.
– Не было никого.
– Сюда пошла. Машина ее на стоянке. Серая такая. До сих пор стоит.
Как-то все стало очевидно, а потому грустно.
– Ты из-за нее вернулся?
Черт! Лучше бы в болоте утонула. Никому Алена не нужна. Даже Эдику. Он уже кем-то увлечен. Не Аленой. У мамы тонкорукий красавец, у Эдика девушка из машины, а у Алены… у Алены домовые. Чудесная компания. От такого расклада опять захотелось плакать.
Эдик всматривался в голые стволы, хмурился.
– Странно, – пробормотал себе под нос. – Она не собиралась сюда ехать.
Его взгляд скакал по частоколу крестов.
– Может, не она? – вздохнула Алена, чувствуя, как слезы уходят из глаз – плакать расхотелось. – Мало ли кто приехал на такой же машине?
– Ты забываешь, что это остров. Здесь новое появляется по большим праздникам.
– И когда приходит паром. А приходит он четыре раза в день.
– Нет, это ее машина. Там кошар на торпеде [11] .
Эдик постоял, вслушиваясь в звенящую тишину леса.
– Что ты так переживаешь? – Алена отфутболила попавшуюся под ногу шишку. – Мало ли какие у нее дела. Захотела побыть одна, предаться воспоминаниям.
Между деревьями как будто кто-то прошел. Или ветка качнулась? Порхнула птица?
– А! Конечно. – Эдик тряхнул головой, отбрасывая сомнения. – Я чего вернулся? Уже почти до поворота на Кыпу доехал, а тут вдруг машину вспомнил и понял, чья это. Вот и рванул. Мать звонила?
Алена не выдержала и отвела глаза. Не умела она врать легко и открыто, а говорить правду Эдику не хотелось – не было договоренности с матерью, не было даже с собой мобильного.
– Нет еще.
Все вокруг разом стало скучно и неинтересно.
– Поехали тогда, я тебя до маяка подброшу.
– Я здесь еще не все посмотрела, – неожиданно для себя уперлась Алена. Чего тут делать? Кресты и кресты. Тоска.
– Поехали. Нехорошее место.
Снова в воздухе что-то хлопнуло. В душе у Алены защемило. Больно-больно. Выбило слезу в уголок глаза. Вокруг стало пусто и тихо.
– Что это? – дернулась Алена.
– Птица, – вяло отозвался Эдик.
Ветка. Кривой сучок. Шишка качается на ветру.
– Нет птиц, – прошептала Алена, невольно хватая Эдика за локоть.
– Болото близко. Может, какие газы выходят. Я же говорю, дурное место.
– Почему? Покойники могут выйти?
Стало страшно. Мурашки злыми ватагами носились по коже, холодили руки, делали бесчувственными ноги.
– Покойники после двенадцати не ходят, – мрачно сообщил Эдик. – Не их время. А так здесь разное происходит. Прямо черная дыра какая-то.
Мимо как будто что-то пронеслось. Но никак не черное. Скорее белое. Словно тополиный пух собрали в полупрозрачное полотно.
Снова на душе стало тяжело. С чего вдруг? Алена уже двумя руками вцепилась в Эдика. Локоть у него был теплый. Эдик руку согнул, чтобы Алене было удобней держаться. Она бросила на него взгляд… Нет, не смотрит, думает о своем.
– Не бойся, – назидательно, по-взрослому произнес Эдик и похлопал Алену по плечу.
По плечу. Эдик… Алена словно в себя пришла и отодвинулась. Эдик согласно опустил руку – задерживать ее он не собирался, жалеть дальше тоже.
– Есть такие места в космосе, – заговорил он бесцветным голосом. – Черные дыры называются. Что туда ни попадет, все пропадает.
– Что пропадает? – шепотом спросила Алена, борясь с желанием снова взять Эдика под локоть.