Но сам Шмель это тоже понял. Или почувствовал.
Он замолчал, поправил галстук и несколько раз глубоко вздохнул, закрыв глаза.
– Ну, могем, – не мог не отметить Гринчук, видя, как кровь медленно отливает от лица Шмеля, возвращая ему естественный цвет. – А теперь без крика, сорванного голоса и ногтей – что, где, когда. И в чем, собственно, меня обвиняют. И где, в таком случае, мой адвокат? И могу ли я воспользоваться своим правом на один звонок?
Шмель достал из внутреннего кармана пальто флягу, медленно, нарочито медленно, открутил крышку и сделал глоток.
– Мне не предлагайте, я брезгливый, – сказал торопливо Гринчук.
Шмель отхлебнул снова.
– Так что там о моем звонке?
– Потом позвони…те, – выдавил Шмель. – Потом. А что до всего остального… сегодня днем на дороге к городу была обнаружена машина Леонида Липского. Пустая. А за несколько часов до этого именно вы, гражданин Гринчук, угрожали ему при всех.
– Я угрожал? – очень натурально удивился Гринчук.
– Да, вы сказали, что примете меры, очень эффективные, если он снова…
– А он что, снова кого-то ударил?
– Нет, он никого не ударил. Он провело остаток ночи и утро в доме отдыха, потом сел в машину и поехал, как я полагаю, домой. Отец и мать…
– Мачеха.
– И мачеха. Они отправились домой раньше, после той безобразной сцены с угрозами и шантажом, которую вы устроили…
– Это я помню, – кивнул Гринчук.
– Липский Леонид Олегович до города не доехал, – Шмель говорил все это, не сводя взгляда с лица Гринчука, словно надеясь что-то в нем разглядеть. – Я хочу знать, почему он не доехал?
– Загулял, – сказал Гринчук. – Решил заодно припугнуть папу и наказать меня.
Шмель усмехнулся. У него вообще было малоподвижное лицо, а сейчас улыбка особенно медленно вползала на губы, протискиваясь между мышцами.
– Может быть и сам сбежал. Может быть. Только перед этим он, – Шмель достал из кармана пальто конверт с фотографиями и бросил его на колени Гринчуку. – перед этим он пристрелил двух своих телохранителей.
Гринчук осторожно взял снимки.
Качественные фотографии. Яркие. Вообще сочетание белого и красного очень яркое сочетание. Бросающееся в глаза. А красного на фотографиях было много.
– Впечатляет, – сказал Гринчук. – Но при чем здесь я?
* * *
– Вряд ли его это впечатлит, – заметил Полковник. – Гринчука трудно запугать дешевыми трюками, а Шмель специалист именно по дешевым трюкам. Он повезет Гринчука в старые мастерские. Там начнет на него орать, угрожать. Он так всегда поступает.
– И всегда это срабатывало, – раздраженно бросил Владимир Родионыч.
– Не разговаривать с ним нужно, а просто набить морду… – Липский даже с кресла вскочил. – Я сам мог бы…
– А не пошли бы вы вон, Олег Анатольевич, – ледяным тоном оборвал его Полковник. – Вы ждете звонка от похитителей? Подождите его в приемной. Можете там даже выпить. Только избавьте меня от выслушивания вашей истерики.
– Да как вы смеете?…
– Выйдите, пожалуйста, – сказал Владимир Родионыч. – И постарайтесь успокоиться. Вам и нам терпение еще понадобится.
Липский замер посреди кабинета, потом махнул рукой и, всхлипнув, вышел.
– Неужели вам его не жаль, Полковник?
Полковник потер руки.
– Совсем не жаль?
– Мне его жаль. Мне жаль его сына. Мне жаль вас, Владимир Родионыч. И я понимаю, что вы должны принимать меры. Но мне жаль себя и Гринчука, который мог бы сейчас не выслушивать вопли вашего Шмеля, а искать пропавшего пацана. Мне времени жаль, в конце концов.
– А мне жаль, что я вчера позволил себе восхититься вашим суперментом, – желчно проворчал Владимир Родионыч. – Да и, в конце концов, суперменты не попадают в такие ситуации. Они работают быстро, эффективно и без ошибок.
– Вы хотите, чтобы Гринчук нашел похитителей прямо сразу после нападения? Или еще лучше, до нападения? И вынул Леонида как кролика из шляпы?
* * *
– А пацан, между прочим, не кролик, – закончил свою краткую речь Гринчук.
В комнате было холодно, даже холоднее чем на улице. Промерзшие за ночь стены жадно высасывали тепло отовсюду, до чего могли дотянуться.
– И наручники пора уже снять. Руки замерзли, – Гринчук поднял скованные запястья вверх.
– Потерпишь.
– Что? – осведомился Гричук таким тоном, что Шмель вздрогнул и поправился.
– Потерпите. Браслеты я сниму только после того, как вытащу из вас все. Всю информацию.
– Вынужден в таком случае вас предупредить, – официальным тоном сказал Гринчук. – Если в течение пятнадцати минут вы не прекратите это безобразие, и не перестанете отвлекать меня от моей работы, я вынужден буде принять меры. И меры эти…
– Ты уже говорил это Липскому. И Липского украли. Теперь что, ты еще мне угрожаешь? – Шмель встал с ящика, который служил ему стулом.
– Я предупреждаю, – сказал Гринчук. – Ставлю в известность. Даю возможность избежать неприятностей.
– Через пятнадцать минут? – переспросил Шмель.
– Что-то около этого. Хотя… – Гринчук чуть замялся, – возможно, что уже поздно.
– В смысле?
– Ну, у вас нет уже пятнадцати минут.
Шмель механически глянул на свои часы. Перевел взгляд на Гринчука. Тот пожал плечами с несколько виноватым видом.
– Понимаете, я человек предусмотрительный, и на всякий случай… – Гринчук улыбнулся своей замечательной раздражающей улыбкой, – на такой как сегодня случай, принимаю некоторые меры безопасности. И меры эти включаются независимо от моего желания, или от желания моих собеседников. Таких, как вы.
Если бы вы позволили мне сделать один звонок и сняли бы с меня наручники, наш разговор мог бы продолжаться еще некоторое время. Но, поскольку вы…
Дверь в комнату распахнулась, и быстро вошел Егор. Он поманил к себе Шмеля и стал что-то тихо говорить ему на ухо, бросая быстрые взгляды на Гринчука.
– Проблемы со связью? – спросил Гринчук. – Дозор не отвечает?
Шмель обернулся к подполковнику.
– Ничего, это бывает. Один из парней отошел отлить, примерз струей, а второй стал его отдирать и тоже застыл. Оба не могут ответить на вызов. Возможны и другие варианты, но вы голубых, я полагаю, на службу не берете. Так? – Гринчук просто источал благожелательность и сочувствие. – А вы кого-нибудь пошлите проверить. Одного-двух. Как в фильмах ужасов. Я сам эту фигню не люблю, но знаю, что там поступают именно так. Один пропал, за ним посылаю второго. Потом третьего. Потом остается последний. И становится понятно, кто же главный монстр. Действуйте, Шмель.