– Если бы я хотел вас убить или захватить… – носитель улыбнулся, – я бы даже не стал входить в квартиру. Щелей в двери более чем достаточно.
Тонкая, словно паутина, нить сплелась перед глазами Ильина в сложный узел, распрямилась и втянулась под одежду Гостя, куда-то под кожу.
– Значит, – заключил Ильин, – поболтаем.
– Сейчас я занимаюсь тем же, чем занимался и до две тысячи седьмого года. Я преподаю физику в школе. Представьте себе. Да! Физику. Преподаю. И буду преподавать! И… А что вы прикажете мне делать? Торговать на рынке? Пойти в бизнес? Я уже сделал свой выбор еще в девяносто первом, когда все рухнуло. Тогда мне было еще сорок лет и был смысл менять жизнь. Друзья смеялись, манили заработками, а я решил, что останусь в школе. Буду учить детей. И я учил. Потому что физика– это… Она вечная, думал я, она – первооснова… Я и сейчас так думаю… Да, думаю. Несмотря ни на что! Только…
Позавчера на уроке из-за парты вдруг встал Никита… умный мальчик. Из обеспеченной семьи, но умный… немного развязный, правда, но это сейчас не самый страшный грех. Не самый… да… Так вот, Никита подошел к моему столу… класс затих… я сразу почувствовал, что сейчас будет нечто… это понятно сразу, когда такая тишина… Да… Никита подошел к моему столу и спросил… громко, четко, чтобы все слышали… Вот вы, Глеб Евгеньевич, спросил Никита, вы – преподаватель физики… Вы учите нас… Может, объясните, как это действует? И повесил прямо перед моим лицом в воздухе маленький шарик. Около сантиметра в диаметре. И что я должен был ему ответить? Начать рассказывать, что технологии Братьев опередили нашу науку? Об антигравитации и законах сохранения?..
Не знаете, сказал мне Никита. Ну, тогда мы, пожалуй, пойдем погуляем. Когда узнаете, сообщите. Когда будет чему нас учить. Все встали и вышли. А я остался сидеть… Знаете почему? Потому что Никита оставил шарик висеть в воздухе. А я могу себе представить, сколько такая игрушка стоит. Мне кажется, что могу представить. Родители часто дарят Никите очень дорогие вещи… А если бы этот артефакт пропал? Вот я сидел и караулил, старый дурак…
Сидел и караулил… – старик вытер слезу и тяжело вздохнул. – Наверное, не то я вам рассказываю… Нет, я не жалуюсь, мои ученики скорее всего правы. Тем более что, говорят, в министерстве приняли решение переименовать мой предмет… чтобы не расходилось идеологически с Сосуществованием и Сближением… История физики. Вполне достойный выход… Наверное… История физики. И я – тоже история… И то, что я вам рассказываю, никому не интересно…
– Это никому не интересно, – сказал главный Касееву, просмотрев материал. – Не занимайся ерундой. Этот дед – шелуха. Человечество выросло из своей старой науки, как из пеленок…
– Так голым и ходит, – сказал Касеев. – Или, на крайняк, в рваном тряпье. Понимаем, что все старое – фигня, что есть нечто новое, красивое… Как папуасы, изобретающие новый вид деревянной лодки, которые вдруг обнаружили у своих берегов пароход… Они что, и дальше будут вести научные изыскания в области деревянного судостроения? Новые методы плетения канатов?..
Главный не ответил. Главный молча взял ручку и вычеркнул из списка материалов, предложенных Касеевым, пункт номер три. Рассказ учителя.
– Что там у тебя еще? – спросил главный.
– Открытие новой кормушки. – Касеев преданно поглядел в глаза главного. – С речью мэра, представителей Комитета и Комиссии… И счастливым выражением на лицах пенсионеров и бомжей, дегустирующих мясоблок. Пять минут соплей в сиропе, во имя и на благо, как ты просил. Девочки на монтаже плакали от умиления и восторга.
Золотое перо главного повисло над списком, потом поставило вопросительный знак возле пункта номер четыре.
– Я честно, без балды, – запротестовал Касеев. – Я честно про учителя предупредил. А тут – все выдержано и в духе. Правда! Ты же меня знаешь…
– Знаю, – согласился главный и поставил второй вопросительный знак, рядом с первым. – Нам рекомендовали дозировать подобные материалы. Не пересластить. Понимаешь, опросы показывают, что настроения…
– А мне что делать? – вспылил Касеев. – Мне – что– делать? Серьезный материал – под нож. Корректный материал – отложить до лучших времен, когда народ перестанет тошнить от сладкого? Ну не умею я работать по тусовке, не вхож я в бомонд по причине брезгливости…
– Ты сядь, не нервничай, – сказал главный тихо, – тут еще такое дело…
– Какое дело?
Главный открыл ящик стола, достал свою знаменитую трубку, покрутил ее в руках и, вздохнув, положил назад: владельцы агентства не одобряли табакокурение. Владельцы выступали за здоровый образ жизни своих работников.
– Что случилось? – спросил Касеев.
– Твой материал о проституции на Территориях… – Главный кашлянул. – Ты ведь сейчас готовишь такой материал…
– Я его только готовлю… – Касеев почувствовал, как кровь прилила к лицу. – И еще пока никому не показывал. Кто-то рылся в моих материалах? Какая сволочь это делает? Мне говорили – я не верил ребятам, думал – врут, глаза испуганные делают… Или это ты лично решил проявить?..
Главный постучал пальцами по крышке стола, достал из кармана пиджака носовой платок и промокнул свой лоб. Покосился на селектор, стоявший на столе. И только тут Касеев сообразил, что селектор включен на передачу. Их кто-то слушает.
Касеев показал пальцем на пульсирующий зеленый огонек на селекторе. Главный пожал плечами. И так все ясно.
– Мне писать отходную? – спросил Касеев. – И конверт мне уже подготовлен?
– Почему? – удивился главный. – Из семи предложенных тобой материалов я забраковал только два. Ты же профессионал, Женя! С кем я работать буду, если не с тобой? С практикантами? Ты просто устал. И я устал… Нам всем стоило бы отдохнуть. У тебя ведь по графику скоро отпуск? По секрету…
Главный снова покосился на селектор.
– По секрету скажу – ты включен в список поощрений к четвертой годовщине агентства. Ты же с первого дня…
Женя встал и вышел. Ночью ему позвонили и отправили в командировку.
Как потом оказалось – в Клинику.
Пфайфер просветил Женю сразу же, как тот пришел в себя.
Касеев слушал молча, запрокинув голову. Глаза не болели, только чуть чесалось под повязкой, но прикасаться к бинтам было нельзя.
– Забавно, – сказал Касеев. – Я ни разу не был на Территориях, и вдруг… Повезло.
– Повезло, – согласился Пфайфер. – Завтра тебе снимут повязку, доктор обещал. И можно будет приступать.
– Братья?
– Братьев здесь нет. Я узнавал. Только люди. Врачи, пациенты – их тут адаптантами кличут – и те, кто поддерживает порядок и дисциплину.
– Дисциплину, – тихо повторил Касеев.
Он понимал, что должен был испытывать гораздо более сильные чувства по поводу происходящего. Что должен был злиться на все и всех, ненавидеть, наверное… И вместо этого ощущал только… что-то щемило в груди…