Здесь, как в фигурном катании, успех будет зависеть от техники исполнения и артистизма. Все сделанное должно быть чудовищным… Но выполненным с небрежностью, легкостью и улыбкой на лице… Как бы между прочим. Походя. Без видимой выгоды… Совсем без выгоды. Без злобы. Просто потому, что так захотелось.
Представьте – комната, в которой находятся люди. Входит некто, не говоря ни слова разносит из пистолета голову самому главному – сильному, страшному… Кровь растекается по полу, воняет смертью, кровью, сгоревшим порохом… А этот некто просто стоит, медленно переводя ствол своего оружия с одного человека на другого, и молчит. Он не пытается вывернуть карманы убитого, не выдвигает условия… Он просто ждет. И никто не знает – чего именно.
Люди бросятся в драку? Чушь. Они будут молчать, затравленно наблюдая за дулом, из которого только что вылетела смерть, будут молчать до тех пор, пока кто-то из них не решится задать вопрос. И вопрос этот будет не «за что?». Вопрос будет: «Что нужно?»
Америка на свою беду была самой сильной на Земле. Но уничтожить самого сильного – это только начало. Это способ привлечь к себе внимание, заставить искать способы насильника успокоить… приноровиться к нему. И тут очень важно будет выбрать второго по силе… Дать ему возможность заслужить право оставаться в живых. Россия? Европа? Китай? Кто?
И еще нужно создать видимость выбора. Очень важно создать видимость выбора. Вам самим решать, что делать дальше. Вы сами должны понять, что для вас хорошо, а что нет…
Европа почти не пострадала. Но на ее земле возникла только одна Территория. Хочется большего, гораздо большего, но приходится оставаться в рамках благопристойности и ходить на поклон к России, которой повезло гораздо больше… Слышите? Повезло. У нее – четыре Территории и возможность хлебать еще и из Крыма. И у России появляется возможность гордиться этим. Не оплакивать убитых и искалеченных, а гордиться своим исключительным положением. А остальные завидуют. И даже сожалеют, что их не выбрали… Подумаешь, потерять пару миллионов людей! Прошлая боль не пугает. А так приходится кланяться русским. И даже Украине, которая хоть и вынуждена допускать к своей Территории людей из Консультационного Совета, но все-таки имеет свой кусок хлеба с маслом.
Люди завидуют друг другу, ненавидят друг друга и мечтают не о том, чтобы сгинули проклятые пришельцы, а о том, чтобы и их тоже допустили к ящику с игрушками…
При этом… При этом есть еще Африка, которой особенно повезло. И которая очень ярко демонстрирует, что нужен порядок при контакте с Территориями, что кто-то должен поддерживать порядок вооруженной рукой. Это как с алмазами – владея копями, африканцы за бесценок сбывали камешки, продолжая оставаться нищими и голодными… И дрались друг с другом за право быть обманутыми.
Прошло несколько лет – все нормализовалось. Не пришло в норму, а стало нормой. Новой нормой. Люди понимают, чего хотят. Им кажется, что они хотят именно этого… Именно. Они ненавидят не Братьев… Не так. Они Братьев… многие из людей Братьев именно ненавидят, но ненавидят, если можно так выразиться, абстрактно. Как стихийное бедствие. Как… как ненавидели Америку до Встречи. Миллионы ненавидят, тысячи готовы с ней бороться и лишь единицы что-то действительно делают.
Все очень логично, подумал я. Все рационально. Но… но тогда непонятно, чего они хотят. Чего они действительно хотят? Учредить на Земле новый порядок? Это вряд ли может быть целью. Способом – да. Методом – да. Но целью…
Оккупация? Все Территориальные приобретения Братьев произошли в первые два месяца после Встречи и с тех пор не расширялись. И, похоже, не развивались. Схема стандартная: две границы – Внутренняя и Внешняя и – Ничьи Земли между ними. Собственно Территория, которая, как ни странно это звучит, заселена людьми, правдами и неправдами прорывающимися туда через препоны Консультационного Совета и национальную бюрократию государств, и Центр – система хранилищ, ангаров, пустых залов и корабль.
Центр построен людьми. В Центр заходить нельзя. Войдя в Центр, человек теряет право на жизнь. С ним может произойти все что угодно. И происходит. Но не это главное. Главное…
Старик замолчал, взял в руку пустой стакан, переставил его на другое место. Потер руки, словно пытаясь их согреть.
Грифу показалось, что вот сейчас старик закончит свое выступление. Оборвет. Даст команду, и съемка закончится.
Но Гриф ошибся.
Руки старика успокоились, замерли на столе.
– Главное, – повторил старик. – Главное… Кто видел Братьев? Не корабли, величаво перелетающие с одной Территории на другую или гордо выходящие в космос, а самих Братьев? Я пытался найти хоть одно изображение… Я имею в виду достоверное, официальное изображение, а не изделия Сетевых партизан. Я не видел. Поиск в Сети ничего не дал. И до тех пор, пока я не увижу Братьев, я буду видеть людей. Наше человечество.
Старик повысил голос. Грифу показалось, что он сейчас сорвется на крик, но старик вдруг успокоился, замер, словно в голову ему пришла странная, пугающая мысль.
– Мое самое любимое место, – засмеялся вдруг Горенко. – Смотрите внимательно, может, что заметите.
Старик пошарил перед собой руками по крышке стола, будто вдруг ослеп. Рука зацепила стакан и продолжала двигаться, будто человек этого не заметил. Стакан проехал по полированному дереву и упал. Раздался звон бьющегося стекла, но старик, казалось, не обратил на это никакого внимания.
Правая рука скользнула под стол, через пару секунд вернулась.
Пистолет.
Щелкнул затвор.
– «Вальтер», между прочим, – сказал Горенко. – Тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Где он такую пушку выкопал?
Рука медленно подняла оружие. Свет лампы отразился на потертых гранях пистолета.
«Вальтер» ушел в темноту за лампу, которая скрывала лицо старика.
Выстрел.
Звук падающего тела.
Тишина.
Пять секунд тишины. Десять. Лампа продолжает светить на полированную крышку стола.
Потом изображение пропало.
– Ну? – спросил Горенко.
– Что?
– Ничего не заметили?
– Кроме того, что он пустил себе пулю в лоб? – уточнил Гриф.
– Кроме.
– Не знаю… Для меня, если честно, такой финал этого… как бы это правильнее назвать… этого сумбура стал неожиданностью.
– Похоже, – засмеялся Горенко, – что для него тоже. Словно он все это решил за секунду. Говорил-говорил, собирался еще много чего рассказать, и вдруг в голову пришла замечательная идея плюнуть на все и влепить себе пулю в лоб.
– Не знаю…
– А я знаю! Я этот шедевр смотрел раз пятьдесят, могу цитировать с любого места и, может быть, даже задом наперед. Раз десять смотрел до того, как приехал в Клинику, и в Клинике уже. И только через год обнаружил одну смешную вещь. – Горенко снова тронул звездочку файла, продвинул время кадра вперед, туда, где старик уже закончил говорить, и замедлил движение. – Смотрите!