– Сильная… – кивнул Гринчук. – Полагаешь, она знает…
– Об Олеге? Думаю – да.
– На встречу к приезжему менту… – прошептал Гринчук. – Про рубашечку ваш хозяин не знает, но одежку мне клепает по тому же размерчику. Когда тело будет обнаружено, она расскажет, что супруг поехал ко мне. Думаешь, не найдется свидетеля, который видел нас, идущих к обрыву… Тем более, что мы действительно здесь были.
– Один из вас уехал на машине Олега. Второй остался здесь… Ты говорил, что на набережной тебя видели?
– Обязательно. Видели. Что дальше? Что мне делать дальше?
– Не знаю… Ради детей Лена сделает все.
– А дети – у бабушки. А бабушка?
– А бабушка в поселке Славное, в трех километрах от города. Заповедная зона. Там всего с пяток домиков, кто попало, как ты понимаешь, туда не поселится…
– А поехать проверить…
Еще не закончив фразы, Гринчук понял – ерунду порет. Глупость. Нельзя туда лезть. Там сейчас может быть кто угодно…
– Ты рубашку не уничтожил вдруг? – спросил, подумав, Гринчук. – Да не жмись, как целка, говори.
– Спрятал, – Сергеев даже смог не отвести взгляда, отвечая. – Неподалеку.
– Не боишься за своих детей?
– Боюсь…
– Тогда что ж ты тянешь? Сообщи своему куратору, хозяину, черту, дьяволу… Сообщи, всё, как было. И про то, что рубашка у тебя есть… – Гринчук засмеялся. – Не дрейфь.
– А ты?
– Что я? Я – приезжий мент, которого нужно убрать отсюда любыми путями. Надоело мне всё… Надоело. И запомни, говори всё, я никаких рубашек не жег. Не жег я никаких рубашек! Понятно? Понятно тебе, я спрашиваю? – Гринчук рванул Сергеева за рубашку.
Сергееву показалось, что Гринчук сейчас заплачет.
– Что уставился? Иди звони, сообщай, чтобы я, не дай бог, не увидел этого секретного телефонного номера.
Сергеев растерянно переступил с ноги на ногу:
– Это…
– Это! Вы мне выбора не оставили… Не оставили вы мне выбора. Не мытьем так катаньем… Я всё думал – когда вы переговоры начнете, а до переговоров и не дошло… – галька скрипела под ногами у Гринчука, когда он кругами ходил вокруг Сергеева.
Баклан подозрительно посмотрел на людей, решился и спрыгнул с камня. Стал медленно подбираться к темному пятну крови.
– Я не могу сбежать, тут мои деньги и жена.
Деньги и жена, автоматически отметил про себя Сергеев. Такой вот порядок ценностей.
– Твой хозяин хочет, чтобы со мной договаривались новые?
– Новые тебя замочить хотели, – напомнил Сергеев. – Чудом уцелел…
– Здравствуй, маленький, – Гринчук помахал Сергееву рукой. – До сих пор в чудеса веришь? Магазин в тридцать патронов, с пяти метров… Это ж слепым быть нужно. Слепым. И дурным. Убить меня хотели? Пугали меня, блин. И снайпер этот недоделанный… Не въехал еще? С пятидесяти метров по почти ростовой фигуре… Солдат первогодок… да что там первогодок. Перед присягой выполняет такое упражнение, из обычного автомата… В лоб мне пуля не попала, а в выключатель – пожалуйста! Уезжай, Гринчук! Какого хрена в меня стрелять, если хотят, чтобы я уехал?
Сергеев задумчиво провел рукой по подбородку, поморщился, обнаружив щетину. Он не любил неопрятности. Презирал тех, у кого не нашлось времени с утра привести свое лицо в порядок.
– Полагаешь, они хотят…
– Договориться они со мной хотят. Договориться. Им для этого нужна Инга. А вдруг я потребую телефонного с ней разговора, или даже свидания? Ее нельзя отсюда увозить. Ни ее, ни деньги… Деньги, – повторил Гринчук. – Сечешь? У меня выбор небольшой – либо я договариваюсь с ними, либо с твоим хозяином. Нет? С сегодняшнего утра с твоим хозяином даже предпочтительнее. Он ведь может меня просто спалить, я ему не нужен. А у новых… у них на меня, похоже, планы. Передай всё хозяину. Передай. И скажи, что у меня будет только одно условие – помочь мне вытащить Ингу…
– И деньги, – сказал Сергеев.
Только в уголке рта затаился легкий брезгливый изгиб. В самом уголке. Большинство бы и не заметило.
Заметил Гринчук.
– Ухмылочку свою сними, подполковник Сергеев. Не тебе учить меня благородству и гордости. Не тебе. Ты ведь тоже знаешь, что вертится земля. Знаешь, но помнишь про семью… И подыхать не хочешь… Что же ты на меня так смотришь, урод?!
Сергеев отвернулся. Махнул рукой Стоянову, который руководил оцеплением.
Капитан подбежал.
– Запускай наших, все перетрясти и обнюхать, – приказал Сергеев.
– Там… Товарищ подполковник… Товарищ подполковник просил оружие, и вы говорили…
– Обойдется товарищ подполковник, – отмахнулся Сергеев, схватил с земли камень и швырнул в баклана. – Совсем обнаглел!
Стоянов таки и не понял, о сорвавшемся с места баклане сказал начальник, или о проверяющем из министерства.
– Я тебе что сказал – от него ни на шаг, – напомнил Сергеев.
– Так ведь…
– Если станет возражать – в наручники его… со всем уважением.
Гринчук поклонился Стоянову с вежливой улыбкой.
– Машина – там, – сказал Стоянов.
– Пошли, – ответил Гринчук и оглянулся на Сергеева. – Мы можем идти?
– Иди… те.
– Забыл, – Гринчук щелкнул пальцами, вернулся к Сергееву и прошептал ему на ухо. – Не забывай, что ты – шестерка. Не стоит играть в самостоятельность. С другой стороны – покойный Олег очень точно и беспрекословно выполнял все приказы и распоряжения. Беспрекословно, точно и в срок. Ему это помогло? Кто у вас следующий на очереди?
Улицы наполнялись людьми. Курортники двинулись к морю. Они сюда приехали ради этого – ради моря, солнца, пляжа… Для чего приехал он? Ради чего?
Гринчук оглянулся – Стоянов шел следом, дисциплинировано держал указанную дистанцию. У него трагедия – очень хочется понравиться Гринчуку и ужасно не хочется разозлить своего непосредственного начальника.
А Сергеев разозлен. Очень разозлен. Когда Гринчук уходил к набережной, Сергеев кричал на своих людей.
Припрятал рубашку, сволочь. Припрятал… Всё у них здесь перемешалось – честь и подлость, понятия и беспредел. Всё. Они сами не поймут, что делают и зачем. Сергеев попытался его прикрыть, но компромат не уничтожил, а спрятал.
Зачем?
А затем, что сидит в нем бывший честный и неподкупный мент, не подох, а забился в самый уголок остатков души нынешнего подполковника. И колотит его злость на себя, на тех, кто его туда загнал… Время от времени пытается вырваться мент, а струсивший подонок топчет его, пинает – назад! Не смей! Нам нужно выжить…