Сумасшедший дом в народе называли Липками. Попасть в Липки считалось величайшим несчастьем. Среди сорочинской ребятни младшего школьного возраста выражение «А не пора ли тебе в Липки?» считалось страшным ругательством. Всякого человека с явными отклонениями в поведении в народе называли «липарем».
– Вон липарь идет. – Дети тыкали пальцем в какого-нибудь бедолагу, разговаривавшего на ходу с самим собой, размахивавшего руками или улыбавшегося без причины. – Липарь, липарь!..
Вере доселе ни разу не доводилось бывать в этом таинственном месте. До нее доходили страшноватые рассказы о том, что в Липках больных лечат электрическим током, прикладывая к вискам электроды. Подвергаемый подобным мукам, страдалец при этом страшно кричит и дугой выгибает тело. Суть другой, тоже достаточно популярной истории состояла в том, что совершенно здорового старичка (старушку) злые родственники, претендовавшие на его (ее) жилье, законопачивали в дурдом, где его (ее) начинали колоть разной дрянью, и в конце концов старичок (старушка) действительно сходил(-ла) с ума и начинал разговаривать по-птичьи.
И вот теперь Вера сама получила возможность побывать здесь.
Но, главное, почему? Почему ее везут в дом скорби?! На каком основании?!
– Что я такого сделала?! – завопила Вера.
Молодцы в белых халатах безразлично молчали. Они сделали свою часть работы и теперь пребывали в отключке.
– Она еще спрашивает! – услышала Вера.
Голос исходил от секретарши, повернувшейся к форточке, разделявшей кабину и салон автобуса.
– Ну, говори, дура! – Вера подалась вперед, но ангелоподобные санитары тут же перехватили ее и плотно прижали к пыльному дерматину сиденья.
– Сейчас мы узнаем, кто из нас бóльшая дура, – превозмогая испуг, язвительно промолвила секретарша.
Тем временем машина сквозь открытые настежь ворота въехала на территорию больницы, сделала поворот и остановилась возле невысокого крыльца.
– Нам сюда, – в один голос проворковали «двое из ларца», подхватили Веру, выволокли ее на двор и повели к входу. Следом из микроавтобуса вылезла секретарша и на почтительном расстоянии засеменила следом.
Вся группа прошла то ли сени, то ли вестибюль и оказалась в небольшой чистенькой комнате, где Веру усадили на привинченный к полу табурет, санитары встали по бокам, а секретарша уселась на диванчик. Кроме табурета и диванчика, в комнате имелся белый столик, на котором стоял прибор для измерения давления и лежала толстая амбарная книга.
Дверь отворилась, в комнату впорхнул благообразный человек в возрасте «слегка за тридцать». Это был эдакий живчик с темной бородкой клинышком, аккуратными усиками, остроглазый и улыбчивый.
– Так-так, – весело произнес он, взмахом руки отпуская санитаров. – Это кого же привезли?
Вера взглянула на благообразного и сразу поняла: благообразный вряд ли ей поможет. Скорее наоборот.
– Вы сопровождающая? – обратился врач к секретарше.
– Да какая сопровождающая?! Она, – секретарша ткнула пальцем в Веру, – работает у нас в редакции… И сегодня, час или полтора назад, напала на Павла Борисовича.
– Кто это такой?
– Павел Борисович? – удивившись, переспросила секретарша. Видимо, она считала, что имя-отчество шефа должно быть известно всем и каждому. – Это наш главный редактор, господин Величко.
– Ага-ага. И как же она напала?
– Да очень просто! Набросилась на него и давай пихать в рот пирожные.
– В его рот?
– Ну да!
Доктор посмотрел на Веру:
– Как вас звать, уважаемая?
Вера назвалась.
– С чего это вдруг вы стали производить столь странные действия?
– Из-за Титикаки, – сообщила Вера.
– Из-за чего, из-за чего?
– Озеро такое имеется в Южной Америке.
– Это мне известно.
– А ему – нет!
– И почему же вы решили ликвидировать его пробелы в знании географии столь странным способом?
– Я ничего такого не делала. Просто пришла к нему и потребовала объяснить, почему он убрал озеро.
– А вот тут утверждают, будто вы чинили над ним расправу с помощью пирожных.
– Ничего такого не помню. Зашла в кабинет, спросила, а он в ответ давай оскорблять.
– Каким же образом, интересно?
– То, говорит, у тебя Сика, то – кака.
– Это как же понимать?
– Да недавно мы публиковали статейку про итальянское кино. В ней фигурировала фамилия режиссера – Де Сика. Ну, главному она не понравилась. Звучит, говорит, как-то неприлично. Он у нас немного того… главный-то. – Вера покрутила пальцем у виска. – Короче, он фамилию вычеркнул, а я восстановила. В результате получила строгача. А теперь это озеро. Он его снова того…
– Вычеркнул?
– Ну да. А я ему: на каком основании?
– Понятно. Но зачем же пирожными?..
– Ни про какие пирожные мне ничего не известно.
– Как это не известно?! Как не известно?! – завопила секретарша. – Ведь ты его чуть ли не до смерти уходила. Он уж и сознание потерял… Еле «Скорая» откачала. В больницу увезли.
Вера поджала губы.
– А милицию не пробовали вызвать? – спросил врач у секретарши.
– Не пробовали. Да с ней и так понятно. Зачиталась! Издержки профессии…
– Ясно. Ну, хорошо. Я вас больше не задерживаю.
– А с ней как?
– Очень просто. Пускай пока полежит. Понаблюдаем…
– Что значит понаблюдаем?! – завопила Вера. – Это вы здорового человека наблюдать собираетесь?!
– Тише, тише, – спокойно заметил врач. – Не нужно шуметь. – И крикнул: – Анастасия Семеновна!
Вошла пухлая медсестра.
– Температуру, давление… – распорядился врач. Он достал из стола чистый бланк, на котором, как успела заметить зоркая корректорша, было написано: «История болезни».
Через пятнадцать минут Веру препроводили в другое помещение, сочетавшее в себе элементы туалетной комнаты и душевой.
– Раздевайся, милая, – равнодушно-ласково сказала пожилая санитарка. – Теперь ноготочки давай-ка подстрижем. И под душ вставай. Вот так. Умница!
И вот уже Веру, переодетую в донельзя застиранную, но чистую ночную рубашку и такой же халат неопределенного цвета, повели в женское отделение. Конвоировал несчастную высокий, весьма сутулый молодец с лошадиным лицом. Он с видом знатока разглядывал Верины стати, а до этого несколько раз заглядывал в раздевалку, когда Вера плескалась под душем. Однако в данный момент Веру не интересовали знаки внимания со стороны мужчин. Она пребывала в глубокой задумчивости.