– С чего вы взяли, что именно я его оживил? Во-первых, он не был мертвым. Вот мамаша подтвердит. А во-вторых, он очнулся и встал по воле масс. Народ этого желал. А воля народа, как известно, закон, – со смешком в голосе закончил Шурик.
– Юродствуете! – горько произнес Патрикей. – Бог вам судья. Ладно. Пойду домой, пока темно и никто не видит, в каком обличье слуга Господа.
– Может, с нами останетесь? – спросил Шурик.
– Нет уж, спасибо. Вы сами по себе, а я сам по себе. Избави Бог от такой компании.
– Ну, как знаете.
Священник ничего не ответил и зашагал прочь.
– Я вас провожу, батюшка, – закричала мамаша Картошкина и бросилась следом. Шурик и его соратники остались в одиночестве.
А жители Верхнеоральска ликовали. Рассвет едва-едва тронул крыши домов и верхушки деревьев, а на улицах городка было столько людей, сколько бывает лишь в какой-нибудь, скажем, престольный праздник или, еще вероятнее, на Пасху. При советской власти такое столпотворение можно было увидеть разве что в очередную годовщину Октябрьской революции. Тот, кого разбудили возбужденные вопли толпы, вскакивал с постели, подбегал к окну и недоуменно таращился на людской водоворот. Потом он поспешно одевался и выскакивал из дома, желая выяснить: что происходит. Очень скоро вновь присоединившегося охватывал беспричинный восторг. Он так же, как и остальные, бессмысленно орал, размахивал руками и всем своим видом демонстрировал безграничное счастье.
Отца Владимира некоторое время несли на руках, потом опустили на землю, а поскольку самостоятельно стоять на двух ногах он, похоже, не мог, попа положили на травку возле забора, да и забыли про него.
Уж и солнце взошло и яркими лучами озарило обезумевший городок, а потом июльское утро уступило место знойному дню, а народ на улицах продолжал резвиться напропалую. На работу в тот день (а это был вторник) никто не явился. Но и в домах почти не осталось граждан Верхнеоральска, разве что уж совсем больные. Зато на улицах царило неслыханное веселье. Молодежь водила хороводы, танцевала под гармошку или под рев бумбоксов, те, кто постарше, просто бессмысленно ходили взад-вперед, обнимались и целовались со знакомыми и полузнакомыми, смачно чмокая друг друга в свекольные щеки. Алкоголь лился рекой. Пили водку, пиво и портвейн, а кой-где и самогон. Но сильно пьяных не наблюдалось. Не заметно было и драк. Все шло вполне благопристойно, словно этой беспробудно веселящейся массой людей руководила некая незримая, но весьма ответственная сила. И все в один голос повторяли короткое слово «чудо!». Что это за чудо такое, никто толком не знал.
Иван Казанджий, как и многие в это утро, проснулся от гомона за окном. Он взглянул на лежащие на стуле рядом с кроватью часы. Четыре! Иван в великом недоумении поднялся и выглянул на улицу. Мимо дома брела нестройная толпа. У большинства, насколько можно было разобрать в рассветном сумраке, на лицах блуждали глупые улыбки. Иван поспешно оделся и выбежал из дома.
– Что случилось? – спросил он у первого же проходившего мимо гражданина, выглядевшего немного «не в себе».
– Чудо! – возвестил тот.
– Какое чудо? – не понял Иван.
– Не знаю точно, но чудо.
Иван пошел дальше, поминутно спрашивая у встречных о причинах массового гуляния в самое неподходящее время. Но никто ничего толком не знал. Большинство, так же, как и первый спрошенный, толковало о каких-то неведомых чудесах, но на вопрос: что же это за чудеса такие? – только улыбалось во весь рот.
Неожиданно Иван столкнулся со своей квартирной хозяйкой.
– Фрося, объясни, что происходит? – попросил он.
Прислуга отца Владимира оказалась осведомлена больше, чем остальные, но тоже не полностью. Она принялась толковать о том, что ее хозяина то ли убили, то ли он сам умер возле дома Картошкиных, но потом, непонятно как, он ожил.
– Каким образом он туда попал?! Кто его убил?! – изумленно вопрошал Иван. Но Фрося только разводила руками.
– А где сейчас отец Владимир?
– Не знаю, милый, ох, не знаю! Вначале его на руках носили, а куда потом дели, не ведаю.
– Как это так, не ведаете?! Может, он дома?
– Нет, милый. Дома его нема. А все почему! Матушка-то изволили отлучиться. К родственникам своим, в Торжок отправились. Вот батюшка наш и зачудил.
Но в чем заключались чудачества отца Владимира, Иван так и не понял. Отпустив Фросю, он решил отправиться в дом Картошкиных, поскольку все указывало, что чудеса берут начало именно оттуда. Не успел Иван прошагать и пятидесяти метров, как чуть не наступил на возлежавшего на траве у забора совершенно голого человека. Сей странный гражданин лежал на боку, лицом к забору, и личность его установить было невозможно. Однако на теле голого имелись характерные приметы. Кожа во многих местах имела вид только что затянувшегося ожога.
«Мертвец! – ужаснулся Иван. – Ничего себе! Трупы уже на улицах валяются».
Превозмогая отвращение, Иван взялся за тело и перевернул его на спину. К его изумлению, «мертвецом» оказался отец Владимир. Вид его вызывал ужас. И лицо, и все остальное тело были покрыты поджившими ожогами, отчего отец Владимир напоминал престарелого ягуара. Вместо роскошных волос в лучах солнца сверкала лысина того неестественного розового оттенка, какой характерен для зада павиана. Глаза поверженного священника были закрыты, но Иван почувствовал – тот жив. Он осторожно потряс отца Владимира за плечо. И тут веки открылись, и на Ивана уставились блестящие глаза.
– Что с вами, батюшка? – изумленно спросил Казанджий.
Губы отца Владимира пошевелились, и он издал нечленораздельные звуки.
– Не понял.
– Погубили, – довольно внятно пробормотал низвергнутый поп.
– Кто?
– Нечистая сила.
– А поконкретнее нельзя?
– Не место тут… Помогите ради Христа!
– Я с радостью… Но почему вы здесь лежите?
– Стыдно в таком виде домой идти. Ведь меня многие знают. Сейчас день, а я наг. Вот и хоронюсь. Пьяным прикидываюсь. Не могли бы вы сходить ко мне домой и принести любую одежду? Правда, жена в отъезде, но должна быть Фрося… Только саму Фросю сюда не надо…
– Сию минуту сбегаю, – охотно согласился Иван.
Фрося действительно оказалась на месте. Вновь увидев перед собой Ивана, она удивленно заморгала.
– Хозяин твой нашелся, – сообщил Казанджий.
– Где он, батюшка? – всплеснула руками старуха.
– Сейчас приведу. Только одежду какую-нибудь выдай, а то он… – Иван не договорил, решив, что и так сказал достаточно.
– Какую одежу? Рясу? – недоуменно спросила Фрося.
– Нет, не рясу. Что-нибудь попроще. Рубашку там, штаны… Обувь… И трусы…
– Он что же, голый?