Читатель уже, наверное, понял, что герой нашего повествования промышляет антиквариатом. В Москве середины шестидесятых годов двадцатого века подобное занятие, прямо скажем, не относилось к числу распространенных, к тому же не одобрялось правоохранительными органами, квалифицировавшими его как спекуляцию в особо крупных размерах. Однако восточная мудрость гласит: собака лает, а караван идет. Анкетные данные у него были самые обычные. Полное имя: Артем Иванович Костриков. Возраст – 30 лет. Место рождения – станция Бологое.
В сороковом году отца Ивана Ивановича Кострикова – паровозного машиниста – перевели на Московскую железную дорогу, а в сорок первом отец погиб. Эшелон, который он вел в сторону фронта, попал под налет немецкой авиации. Всю войну Артем с матерью провели в бараке при станции Лосиноостровская, где мать работала оператором сортировочной горки. Детство было голодноватое, но веселое. Под окнами день и ночь грохотали составы, но можно было вместе с соседскими ребятишками податься в Лосиноостровский лес, на привольные, заросшие цветами поляны, или в центр, поглазеть на кремлевские башни, побродить по запруженной людьми улице Горького, а то и сцепиться с арбатскими или дорогомиловскими пацанами. Развлечений хватало…
Однако детство быстро прошло. Нужно было, как выражалась мать, становиться на ноги. Артем без особого труда, поскольку хорошо чертил, рисовал и прилично разбирался в математике, поступил в архитектурный. Парнишка он был предприимчивый, но денег постоянно не хватало, и он искал, где бы подработать. Однажды случай свел Артема с довольно любопытной личностью – старичком «из бывших» Михаилом Львовичем Колычевым. Тот, хотя и давно достиг пенсионного возраста, продолжал трудиться на кафедре прикладной систематики МАИ младшим научным сотрудником. Однажды Колычев попросил Артема помочь ему выкопать картошку. Жил старичок в небольшом ветхом домишке на тогдашнем краю Москвы, в Сокольниках, где к середине пятидесятых сохранилось много частной застройки. Артем прикинул: мероприятие займет целый день, но, учитывая знакомства Колычева на различных кафедрах и открывающиеся перспективы в получении зачетов, охотно согласился.
Приусадебный участок, на котором произрастал «второй хлеб», как высокопарно называл картофель Колычев, оказался небольшим, всего соток пять. Артем копал, а старичок и его супруга, сухощавая, но жилистая и шустрая бабулька, споро собирали урожай. Закончили уборочную страду значительно раньше, чем предполагал Артем. Но когда он, умывшись, засобирался домой, Колычев заявил, что так не полагается, мол, по русскому обычаю нужно с устатку маленько расслабиться. Артем не возражал.
Прошли в дом. Если снаружи строение имело довольно неказистый вид, то комната, куда провел его старец Колычев, выглядела не то чтобы роскошно, но вполне пристойно, хотя и весьма старомодно. Казалось, Артем попал в декорации какой-то пьесы: не то Чехова, не то Горького.
Стены увешаны выцветшими фотографиями в затейливых рамках, на которых фигурируют господа во фраках и цилиндрах, а также в мундирах различных родов войск и дамы в кринолинах. Под потолком – лампа с ядром-противовесом. Вначале Артем даже не сообразил, что она – керосиновая. Диван с высокой спинкой, круглый стол, покрытый камчатой скатертью с кистями. На столе ваза молочно-голубого стекла с астрами.
Скатерть тут же убрали, а стол застелили пестрой клеенкой. Была принесена большая сковорода с жаренной с луком картошкой, соленые огурчики и салат из помидоров, залитый постным маслом. А главное, откуда-то возник синий графинчик в форме виноградной грозди и три серебряные стопки. Мужчины выпили, пригубила и хозяйка…
Напиток оказался крепок – Артем с непривычки даже поперхнулся – и отдавал чесноком и укропом.
– Сам готовлю, – доверительным шепотом сообщил Колычев. – Использую, понимаешь, дары собственного огорода. Рецепт весьма старинный, между прочим.
Пропустили еще по одной, стали ужинать. Проголодавшийся Артем навалился на картошку – только за ушами трещало. Старец ел немного, словно воробей клевал, по крошке. Хозяйка, извинившись, куда-то ушла, и они остались одни. Колычев стал расспрашивать про житье-бытье. Сочувственно вздыхал, слушая жалобы подвыпившего Артема на маленькую стипендию, нехватку свободных денег.
– А приработки у тебя какие-нибудь имеются? – поинтересовался старец.
– На станцию хожу вагоны разгружать, иногда ночью в соседнем магазине хлеб помогаю принимать.
– Да, негусто, – посочувствовал Колычев. – И учишься ты, насколько я знаю, неплохо. Стараешься. Это радует. А я вот… – старец пожевал губами, словно раздумывая, начинать ли разговор, – …кое-как перебиваюсь. Картошечки накопали – зиму переживем. Опять же огородишко… – он кивнул на стол. – Жить, в общем, можно.
– Вы, наверное, и на кафедре неплохо зарабатываете, – ввернул Артем.
– Само собой, да еще пенсия… Голубушка моя иждивенка, поскольку никогда нигде не служила, но моих доходов вполне хватает на двоих. На юга каждый год катаемся, на черноморском песочке телеса греем. – Колычев похлопал себя по впалой груди.
– Неплохо, – одобрил Артем.
– И можешь себе представить, такое лихолетье бушевало на дворе, а нам хоть бы что. А почему? Сидели тихо-тихо, как тараканы за печкой. Не высовывались, как некоторые. И Гражданскую благополучно пережили, и тридцатые, и войну. Вели себя смирно да богу молились. Это сейчас спокойно стало, а ране… О-го-го! Лишь главу успевай поворачивать: то одного замели, то другого… Прямо как на лугу в сенокос. Литовка [3] – вжик– вжик – только лезвие на солнце сверкает. Но господь миловал. Не скосили наши головушки допрежь отмеренного срока. А вполне могли. Я ведь дворянского звания. И род мой весьма древен… – Старик внезапно осекся, видимо, посчитав, что сболтнул лишнего. – Ты пей, не стесняйся. И закусывай непременно.
– Значит, вы из дворян? – стал допытываться захмелевший Артем.
Колычев утвердительно кивнул головой, но продолжать откровения не стал, давая понять, что разговор на эту тему окончен. И только спустя много времени Артем узнал, что старичок – прямой потомок известного в России дворянского рода Боде-Колычевых.
Тогда разговор, по сути, закончился ничем. Артем, вдоволь напробовавшись колычевской настойки, окончательно захмелел и остался ночевать у стариков. Однако это было только началом их общения. Колычев под разными благовидными предлогами еще несколько раз приглашал Артема в гости. Потом помог досрочно получить пару зачетов…
Молодому человеку нравилось бывать в Сокольниках. Ветхий домик на самом деле оказался могучей крепостью, но крепостью для двоих. Представлялось: случись сейчас вселенская катастрофа, рухни мир – эта убогая халупа выстоит. Устойчивый, налаженный быт укрепил ее стены лучше всякого железобетона. Даже то странное обстоятельство, что в доме отсутствовало электричество, казалось, усиливало ощущение уюта и стабильности.
Как-то само собой выяснилось, что, кроме преподавания в Московском архитектурном институте и обихаживания собственного быта, у старичка имеется еще одно занятие, собственно говоря, являющееся основным источником стабильности его существования. Колычев довольно успешно торговал предметами старины. Разговор про антиквариат зашел вроде бы случайно. Как-то старик показал Артему небольшую, поблескивающую потемневшей позолотой иконку и поинтересовался, сколько, по мнению Артема, она может стоить.