– Далеко еще? – спросил Валек.
– Он живет на соседней улице, – пояснил Коломенцев, – в самом ее конце. Но вы думаете, он домой идет?
– А куда же?
– Может, на встречу с этим Чекмазовым?
– Ерунда. К бабе своей он спешит… к деткам… А мы тут херней занимаемся. Ловим кого-то, ищем… Эх, связался я с тобой. Если бы не сеструха!.. Ну да ладно. – Валек потряс в воздухе бутылкой, украденной у Олегова. – Сегодня вечерком оприходуем за помин души…
– Чьей души?
– Да какая разница? Хотя бы моей.
– Вы, по-моему, пока что живы.
– Недолго уж мне, мальчонке, осталось… – дурашливо сказал Валек.
– К чему бога гневить?
– А ты, папаша, разве в бога веришь?
– Отчего же мне нельзя верить?
– Почему нельзя? Верь на здоровье. Только нет никакого бога. Чепуха все это.
– Поясните столь глубокие выводы.
– Ну чего тут пояснять. Ты прикинь, если бы бог был, разве он допустил бы все те безобразия, которые творятся на земле. Вот, говорят, бог добрый, всемилостивый, но почему тогда происходят войны, разные землетрясения, ураганы?..
– Кары небесные, – сказал Коломенцев не то в шутку, не то всерьез.
– Кары! – фыркнул Валек. – Ладно, сейчас не время базары разводить, кажись, дотопали. Смотри, этот твой кореш входит в калитку. Это его дом?
– Его.
– Подождем малость, что он дальше будет делать. Скорее всего спать бухнется.
Из-за забора раздались радостные голоса детей.
– Ликуют, короеды, – с легкой грустинкой сказал Валек, – батянька явился, кривой, правда, так ребятишкам в новинку, пускай повеселятся.
Послышалось невнятное бурчанье, потом дачный покой прорезал вопль:
– А ты знаешь, что сказал Ницше?
Коломенцев удивленно поднял брови.
– С хозяйкой своей разбирается, – сообщил многоопытный Валек.
– Но при чем тут Ницше?
– Это кто такой?
– Немецкий философ.
– А при том, что у умных даже домашние базары проходят не как у обычных людей, а с привлечением авторитетов мировой науки.
Коломенцев засмеялся. Что именно сказал Ницше, они так и не узнали. Невнятное бурчание перешло в вопли, заплакала девочка…
– И хотя мировые авторитеты – весомый аргумент, но и они не всегда помогают, – продолжил свою мысль Валек. – На деле все кончается, как и в любой русской семье, криком и слезами. Хотя каждая семья несчастлива по-своему.
– О! – поразился мукомол.
– Не обращай внимания, папаша. Хотя Ницшев мы и не читали, но в жизни-жестянке тоже кое-что кумекаем. Я думаю, караулить дальше нет смысла. Пора подумать о ночлеге. Можно, конечно, постучаться в любую избу и попросить приюта, но посмотри, какой вечер! Восторг и умиление! Может быть, отдохнем на природе? Ты как?
Коломенцев пожал плечами.
– А чего, – с энтузиазмом развивал свою мысль Валек, – найдем какое-нибудь уютное местечко, разведем костерок. Бутылка у нас есть, закуска тоже. Ты тут бывал, так веди же, Сусанин!
– Может, на озеро? – неуверенно сказал мукомол.
– А далеко?
– С полчаса идти, наверное.
– Как раз до темноты успеем, пошли скорей.
На лесное озеро они попали, когда стало уже совсем темно. Валек одобрил место ночевки, натаскал из леса, который был в двух шагах, еловых веток, устроил удобное ложе для двоих, потом набрал хвороста, запалил костер, извлек из сумки провизию, открыл бутылку, налил сначала Коломенцеву, потом себе, выпил и улегся рядом с костром.
Пахло болотом и хвоей. Рядом прокричала какая-то ночная птица. Ей ответила другая. Донимали комары. Валек закурил. Коломенцев последовал его примеру, хотя курил редко. Валек откинулся навзничь и уставился в ночное небо.
– Звезды еле видны, – сообщил он. – Оно и понятно, жара. Вот ты говоришь, что бог есть, – продолжил он прерванный разговор. – Может, оно так и есть. Только он далеко, очень далеко. И на людей ему наплевать. А, собственно, почему он должен любить людей больше остальных тварей, им же созданных? Белок там разных или, скажем, лошадей. По логике – его любовь должна распределяться равномерно на каждую тварь. Ты как думаешь?
Коломенцев молчал.
– Вот и я говорю, – продолжил Валек, словно Коломенцев подтвердил его суждения, – всем поровну. Но лично я бы на его месте вообще плюнул на человечество.
– Это почему же?
– Да потому что человек – самое аморальное существо на свете. Убивает. Грабит. Душит себе подобных. А ради чего? Так, из прихоти или по недомыслию.
– Но ведь так во всей природе.
– Не скажи. Зверюшки убивают друг друга по необходимости. Чтобы выжить, а не для баловства. Человек – самое могущественное создание, но это могущество на пользу не идет. Сильный угнетает слабого. Понимаешь, в мире есть как бы две породы людей: люди-волки и люди-овцы. Ни те, ни другие не могут жить друг без друга. Обеим породам доставляет удовольствие одним подчинять, другим подчиняться.
– А ты сам из каких? – поинтересовался мукомол.
– Я-то? Из овец, должно быть. Во всяком случае, меня всегда угнетали, и мне нравилось. Я по тюрьмам прошел и давно это понял. В лагере как? Там сильный, конечно, шишкарит. Но этот сильный – по сути слабак, раз дал посадить себя в клетку. Настоящий волк на воле ходит, да не ходит, а ездит в тачке, все у него схвачено. Хозяин жизни, одним словом, герой дня. Нарушая закон, человек пытается прорваться в иной мир, стать волком. Но – дудки! Каждому предназначено ходить по своей половице. Кто этим всем управляет? Я думаю, не бог, а черт. Много зла на свете. Добра меньше. Да ты и сам знаешь.
– И все-таки человек добр, – возразил Коломенцев. – Люди стремятся к добру. Иначе не было бы закона. Не было бы государства. Не было бы самого понятия, что хорошо и что плохо.
– Закон, порядок… – Валек засмеялся. – У каждого стада есть пастух. Для чего? Чтобы стадо не разбегалось. У пастуха имеются кнут и собаки на тот случай. Если какой-нибудь теленок вздумает дернуть в сторону. Казалось бы, порядок. Но в результате скотину все равно забьют на мясо…
– Ты точно Ницше не читал? – с любопытством спросил Коломенцев. – Рассуждаешь примерно как он.
– Вот видишь! – с торжеством произнес Валек. – Не я один такой умный! Давай-ка еще по одной.
Выпив коньяк, он сплюнул.
– Неплохо бы искупаться. Пойду…
Он разделся и направился к озеру.
Через минуту Коломенцев услышал плеск воды и фырканье.
– Отлично, хорошо! – кричал Валек. – Вода парная. Иди сюда, папаша. Хоть ноги помочи.