– У нас полудохлые шансы даже без Погодина, – с некоторой растерянностью сообщил Андрес. – Я пересчитывал три раза, чертил графики вероятностей. Этот проходимец Биронов прет вверх! Пока еще не догнал нас, но мы же посчитали тех, кто определился... А раз такой хаос, половина определится в воскресенье прямо на участке. У нас электобилити выше, чем у Биронова...

– Не умничай, по-человечески скажи.

– Я же говорил, для женщин любые слова умные. Ну, больше народу уверено, что мы можем победить. Но это, как всегда, палка о двух концах. Раз уверены – значит, будут вести себя пассивно. Могут все воскресенье дома просидеть. Короче, если мы встряхнем свой электорат, то выигрываем.

Гарик доедал талое мороженое из банки и молчал со значением.

– И что, ты думаешь, мы будем сейчас делать? – подозрительно ласково спросил он наконец.

– Спать пойдем?

– Нет, мы сейчас сядем и все вместе напишем маленькую листовочку. Обращение от имени Бироныча о том, что он снимается в пользу Белинского.

Логика такой листовки была ясна. Во-первых, те, кто собирался голосовать за Биронова, призадумаются и растеряются. К Белинскому его голоса не перейдут – нет такого правила в социологии, чтобы сторонники одного кандидата послушно шли к другому. И даже лучшие представители электората, те, кто догадается об обмане, посчитают, что это Белинский пытается добавить себе лишних голосов. Никто не предположит, что наш благонамеренный и серьезный Петров так подставляет обоих. Прием простенький, но почти всегда работает.

– Га-а-рик... но мы сто лет не занимались чернухой! Ты же сам кричал, что это не куртуазно. И это же все-таки выборы презика, у нас есть кремлевские кураторы, что они скажут?

– Кураторы, сама видишь, временно где-то шляются. А Петров все-таки наш кандидат, и, хочет он того или не хочет, мы работаем на его победу. То есть на свою репутацию. Еще что-нибудь пожрать в доме есть?.. Победителей не судят. Листовку разбросаем завтра днем, я уже договорился с типографией. Тираж отпечатаем ночью, без выходных данных, через подставное лицо, силами всего двоих человек. Пока все поймут, что случилось, пройдет несколько дней. Так что я не понимаю, Дашка, почему ты еще не пишешь, нам нужно отвезти макет через полтора часа...

Я мстительно подумала, что это будет неплохим сюрпризом для Курочкина, если он все-таки объявится, и занесла руки над клавиатурой ноутбука.

* * *

Свежие и хрустящие черные листовочки привезли следующим вечером в специально снятый гараж на окраине Северска. Правда, никто не знал, как разнести листовки по районам. Поручать агитаторам разносить явно противозаконную продукцию нельзя – тут уже речь будет идти не о репутации, а о большом тюремном сроке. Для всей нашей веселой команды.

Подростков дегенеративного вида с запахом клея «Момент», которым обычно поручают дела такого рода, тоже найти не успели. Хотя до вчерашнего дня Тимур утверждал, что «такого контингента у него до фига». Выяснилось, что «до фига» – это горстка тщедушных девочек лет тринадцати, которых мамы не отпустят на грязное дело.

– Сами повезем? – не без сарказма хмыкнула я, представляя себе чудовищные просторы Северской области.

Все мы, включая даже Митю и Николая, сидели в тихом ресторанчике украинской кухни, ели борщ и старались быть незаметными.

– А что еще остается? – нахмурился Гарик. – И на старуху бывает чернуха...

Не люблю этих шуток. Вот с таким выражением лица Гарик в свое время отправил нас с Васькой в дичайшие места Красноярского края, где люди питались комбикормом и топили баню по-черному. Мы прожили там полторы недели, и каждый день был кошмаром. Боже мой, а ведь я еще вчера думала – агитационный период закончился, заживем как люди.

– Точно, – подхватил Николай, – сейчас я вам каждому распишу, кому сколько лет дадут. Заключения. Ты, Дашка, можешь сказать, что писать тебя принудили и развозить тоже. Отделаешься минималкой. Жалко, что ты уже совершеннолетняя...

– Вертолеты! – вдруг радостно завопил Митя. – Чуваки, помните, в Нижегородчине мы из вертолетов сосиски разбрасывали? Стоп, стоп, не перебивать!.. А сейчас листовки разбросаем, быстро и эффективно! Как вам идея, супер?! О! Есть контакт, вижу, есть контакт! Дарья, я же говорил, что активизируется работа мозга!

На том и порешили.

Пилот вертолета, которого где-то завербовал Гарик, был свеж, как молодой редис, и совсем нелюбопытен – он даже не поинтересовался содержанием наших агиток. Всю ночь они с Митей летали над областью, раскидывая листовки. На рассвете Митя бросал уже целыми пачками, не развязывая.

Я рисовала иероглифы, пока за окном не повисла бледно-синяя предутренняя акварель, а иероглифы не слились в черно-белую сетку, где мысли безнадежно застревали. Курочкин... Петров... чем каждый из них займется завтра, то есть уже сегодня? Васька... мама... пора завязывать с этой работой.

Мне приснился финансовый аналитик Миша: он стоял у доски с фломастером и объяснял, что если объединить иероглиф «вечная любовь» с иероглифом «свобода», получится тайный масонский символ, означающий любовь Бога и освобождение.

Я подумала: «Так вот оно что...» и проснулась.

Звонила мама.

– Я тут решила узнать, на какого кандидата ты работаешь, – с живым интересом спросила она. – А то мне положили в ящик листовку, что эти выборы – судьбоносные в истории России. Ты скажи, за кого мне голосовать?..

– Ну... голосуй за Петрова, – не очень уверенно пробормотала я.

– А он приличный человек? Хотя знаешь что, лучше не рассказывай, а то я опять засомневаюсь. А на какую должность мы его избираем?

– Мама, это абсолютно неважно. Проголосуй за Петрова, и все!

Я зарылась в подушку. В этот момент в комнату и влетела Васька, румяная, морозная, с томным блеском в глазах и ошарашенной физиономией, выражающей одновременно десяток чувств.

– Да-а-ашка! Что это?! Выходим утром – валяется листовок пачка! Вот этих! Даш, у кого-то из вас крыша поехала? Перцель аж позеленел и начал звонить Гарику. Тот, видимо, спал и спросил: это что, из-за такой ерунды ему звонят в такую рань? Егор сказал, что теперь нам всем оторвут яйца. Дашка, у меня нет яиц, но... вы что, обкурились или бухали?!

– Э-э... я была против, – сообщила я, как учил Николай, пытаясь закутаться в одеяло для безопасности, – но меня заставили.

– А Курочкин?..

– Нету. Не звонил, не писал, и телефон у него отключен.

– Сбежал?..

Я горестно кивнула.

Дашка порылась в сумке, выволокла полбутылки коньяка и стеклянную банку с вишнями для коктейля. Я глотнула, сжевала несколько вишен и поняла, что они очень утешают в тоске.