— Суперхитом, — уточнил Гленн. — Даже мегахитом.
— Чего не скажешь об остальных, — заметил я.
— Да, остальные слабее, — согласился Патрик. — Гораздо слабее.
— Полный отстой, — резюмировал Мортон.
— Нет, не отстой, — возразил я, почувствовав себя уязвлённым: ведь большинство наших песен сочинили мы с Патриком; в том числе и «Полёт дракона». — Совсем не отстой, а просто хорошие, добротные вещи — правда, на любителя. Но вам же этого мало, вам нужны только «супер» и «мега», и ни на что меньшее вы не согласны.
— Не согласны, — подтвердил Мортон. — Потому что привыкли быть номером один. А это затягивает как наркотик.
— Слава только тогда чего-нибудь стоит, когда она заслужена.
— А разве мы её не заслужили? — возмутился Гленн, обильно намазывая тонкий кусок хлеба красной икрой. — Все мы классные музыканты, Патрик у нас вообще гений, а Шейн потрясно поёт. Просто у нас лучше получается исполнять чужие вещи, чем сочинять собственные. И я не вижу в этом ничего плохого. Вот, например, в попсе только так и делают. Там строгое разделение труда: одни сочиняют, другие играют, третьи поют.
— Так то же попса, — стоял я на своём. — Дешёвка.
— Ладно, парни, — примирительно произнёс Патрик. — Хватит споров. Сегодня мы празднуем покорение четвёртого мира. А о делах поговорим завтра.
— Послезавтра, — сказал Мортон. — Завтра у нас будет отходняк.
— Кстати, — добавил Шейн, — не пора ли приводить девчонок?
— Позже, — покачал головой Патрик. — Спешить нам некуда.
В дальнейшем мы о наших разногласиях не упоминали, а весело пьянствовали, болтали о разных пустяках, предавались воспоминаниям. Я чувствовал себя легко и беззаботно — и не только благодаря выпитому виски, но ещё и потому, что находился в компании старых друзей, с которыми меня многое связывало. Мы дружили с самого детства, и я, бывая на Земле Артура, вечно пропадал в их компании. Став подростками, мы увлеклись рок-н-роллом, собирали по разными мирам записи, а несколько позже убедились, что и сами неплохо играем, поэтому решили создать собственную рок-группу. Однако в колдовских Домах, крайне консервативных по своей природе, такая музыка никогда не была в почёте, и нас соглашались слушать разве что родственники — да и те в большинстве своём неохотно. В конце концов, когда старшему из нас, Патрику, исполнилось девятнадцать, а младшему, Мортону, шестнадцать, мы обосновались в одном из миров простых смертных, где как раз был расцвет эпохи рок-н-ролла.
Не стеснённые в деньгах, мы довольно быстро раскрутились, и уже через два года стали весьма популярной группой. Но нас это не устраивало, нам хотелось большего, мы стремились стать не просто хорошей командой, а самой лучшей — чтобы нашу музыку слушали и спустя десятилетия. Вместе с тем нам хватало самокритичности, мы отдавали себе отчёт в том, что наши песни явно недотягивают до уровня шедевров. Однако желание стать звёздами первой величины было столь велико, что мы не устояли перед соблазном и выпустили в свет альбом, полностью состоящий из суперпопулярных в других мирах и уже проверенных временем хитов.
Разумеется, будь мы плохими музыкантами, из нашей затеи ничего не получилось бы. Бездарный исполнитель способен испоганить любой шедевр — хоть «Лунную сонату», хоть «Дым над водой». Но мы оказались хорошими исполнителями, и некоторые композиции в нашей обработке звучали даже лучше, чем в оригинале. Альбом произвёл настоящий фурор и в считанные дни стал золотым, а потом и платиновым. За ним последовал второй плагиаторский альбом, который вознёс нас на музыкальный Олимп, а третий прочно закрепил наше лидерство. И вот тогда мы обнаружили, что быть наверху не так интересно, как стремиться к ещё недостигнутым высотам. Нам стало скучно, и мы решили уйти. В то время и родилась идея с драконом, а также песня «Полёт дракона» — единственная нашего собственного сочинения, которая ничем не уступала краденным хитам.
Короче говоря, мы покинули тот мир и поселились в другом — тоже вполне рок-н-ролльном. Там история повторилась, только в более сжатые сроки: мы начали со своих песен, громкого успеха не добились и вновь стали играть чужие хиты, что моментально принесло нам всемирную известность, которая вскоре стала нас тяготить. После эффектного прощания с тамошними фанами и отбытия на драконе я решил завязать с музыкой и ушёл из группы. Формально — из-за несогласия с тем, что в нашем репертуаре преобладает плагиат. Но действительная причина лежала глубже: я внезапно осознал, что начинаю свою долгую жизнь с того, чем занимаются девяносто девять процентов колдунов и ведьм — её бесцельным прожиганием. А мне хотелось иметь в жизни серьёзную цель; я жаждал наполнить её глубоким смыслом.
За эти пять лет я многое успел: закончил Олимпийский университет и получил степень бакалавра медицины и психологии, стал в меру своих скромных сил помогать тёте Помоне в её врачебной практике и научных исследованиях, а Хозяйка включила меня в список кандидатов на Силу Источника — причём неожиданно для себя я оказался в самом верху этого списка. Плюс ещё мои ежегодные выступления в роли Громовержца, благодаря которым я становился всё более популярным среди Сумеречной молодёжи. А вот буквально на днях выяснилось, что и Порядок имеет на меня свои виды. Моя жизнь наполнилась смыслом. Даже переполнилась им…
И сейчас, в обществе друзей, вполне довольных своей судьбой, я понял, что пять лет назад совершил ошибку. Ведь именно тогда я был по-настоящему счастлив — пусть даже моё счастье не было безоблачным. Мне очень не нравилось, что мы стяжали чужую славу; я бы хотел, чтобы мы заслужили её сами, исключительно своим трудом и талантом. Но, увы, последнего нам недоставало, никто из нас не был выдающимся композитором — зато у нас хватало мастерства, чтобы талантливо исполнять чужие вещи. Мы дарили радость миллионам людей, без нас они никогда бы не услышали всех этих песен. И разве можно называть это бесцельным прожиганием жизни?
Уже порядочно пьяный, я сказал об этом ребятам и полностью признал перед ними свою неправоту. Они встретили мои слова с огромным воодушевлением и не мешкая провозгласили тост за воссоединение нашей команды. Затем Шейн безапелляционно заявил, что мы уже созрели для женской компании, и вместе с Патриком отправился за девчонками.
А дальше я ничего не помнил.
После такой грандиозной попойки я, конечно же, проснулся с жуткой головной болью. Вдобавок за окном ярко светило солнце и слепило мне глаза.
Лежал я на кровати в своей комнате — вернее, в той, которая прежде была моей, а когда я ушёл из группы, стала бесхозной. Вид у неё был несколько заброшенный: если ребята и проводили здесь уборку, то нечасто и не очень тщательно. Пыль лежала на мебели, в воздухе пахло затхлостью, а постельное бельё было отнюдь не первой свежести.
Сделав над собой усилие, я встал с кровати и потопал в ванную. Ещё не до конца проснувшийся, терзаемый похмельным синдромом, я совсем не обратил внимания на доносившийся оттуда шум воды и опомнился лишь тогда, когда увидел под душем стройную светловолосую девушку лет двадцати с виду. В первый момент у меня даже замерло сердце: на какую-то невероятную секунду мне показалось, что это Фиона. Но потом иллюзия рассеялась, и я понял свою ошибку. В душевой кабине стояла совершенно незнакомая девушка — просто похожая на Фиону.