Но когда семейство наконец воссоединяется, Нельсон впадает в бешенство. Лицо у него белеет, верхняя губа поджата и злобно подрагивает.
— Боже правый, папа, где вас носит? Нам пришлось снова подняться наверх к этому идиотскому киоску с конфетами, договорились же встретиться у выдачи багажа, в чем дело?
— Да мы туда и пришли, правда, Джуди? — говорит Гарри и смотрит на сына, вновь поражаясь его плешивости, которая как-то особенно заметна здесь, под беспощадным флоридским солнцем, легко пронизывающим поредевшие пряди, и его усикам, нелепому мышиного цвета клочочку — будто свалявшийся катышек пыли вымели из-под мебели и прилепили ему под носом. Он и раньше замечал перемены в его внешности и все-таки до сих пор каждый раз удивляется заново, как удивляется сейчас вееру морщинок в углах глаз и недовольным складкам на щеках — тем следам, которые время оставило на лице его сына и которые в ярком солнечном свете видны до мельчайших подробностей. — Мы задержались возле сладостей всего на минутку, не больше, а потом сразу спустились на эскалаторе вниз и пошли к багажным лентам, — говорит Кролик, очень довольный тем, что может абсолютно точно восстановить в памяти всю последовательность действий, абсолютно точно воспроизвести все зрительные образы: два батончика, недостающий пятицентовик, из-за которого ему пришлось снова рыться в кармане, пока продавщица-гаитянка ждала, протянув к нему ладонь цвета серебристого лака, эротические журналы с разинутыми ртами девиц, ребристые ступени эскалатора, внушавшие ему опасение, как бы Джуди на них не оступилась. — Наверно, мы просто не заметили друг друга в этой толчее, — добавляет он, пытаясь списать все на недоразумение и больше не выяснять, кто виноват. Он побаивается своего сына.
Дженис открывает их «камри». Из открытой дверцы, как джинн из бутылки, вырывается обжигающее дыхание и, коснувшись их лиц, рассасывается в воздухе. Они укладывают чемоданы в багажник. Пру снимает осовелого малыша у Нельсона с плеча и устраивает его в темной глубине заднего сиденья; во рту у Роя большой палец, его темные глаза с секунду смотрят не видя прямо перед собой. Нельсон, чьи руки теперь освободились, хлопает ладонью по крыше «камри» и вопит, заходясь от бешеного раздражения:
— Проклятье! Мы чуть с ума не сошли! И все из-за тебя, папа, понимаешь ты?! Мы думали, ты потерял ее! — У Нельсона, когда он охвачен страхом или гневом, бывает такой вид, что Гарри всякий раз невольно вспоминает выражение «белый как смерть»: от нервного напряжения вся краска сходит у него с лица и глаза глубоко западают в провалы глазниц. Это у мальчика от матери, а у самой Дженис — от ее матери, толстой старой Бесси, та была с норовом, как все Кернеры, в чем и сама охотно признавалась.
— Мы все время были вместе, — спокойно отвечает ему Кролик. — И не надо стучать по машине, не твоя. Мало ты машин разбил на своем веку?
— Ara, я-то машины бил, а ты людям жизнь калечил. Нет, полюбуйтесь, теперь он у меня дочку похитил, черт ее дери!
— Что ты несешь... — начал было Гарри. Холодная стрела боли проходит насквозь через подмышку вниз, в левую руку. Он на миг закрывает глаза. — Это же моя внучка... — собрав последние силы, говорит он. На большее его не хватает.
Дженис, глядя ему в лицо, спрашивает:
— Да что с тобой, Гарри?
— Ничего, — огрызается он. — Со мной ничего. Но этот психопат, сынок наш, меня доведет! Не знаю, с чего его так подкидывает, я-то тут при чем? — Какое-то странное газообразное облако, заполнившее его грудь и голову, вдруг устремилось вниз, вслед за стрелой. Он расслабленно падает на водительское место, чувствуя, что не совсем ясно понимает, что к чему, но полный решимости вести машину. Когда переходишь в разряд пенсионеров, у тебя мало-помалу вырабатывается свой собственный режим жизни, и всякое вторжение других людей, в том числе и так называемых родных и близких, выбивает из колеи. Эти другие, то бишь остальные члены их с Дженис семейства, загружаются в машину позади него. Пру, качнув красиво очерченным широким задом, втиснутым в костюм с объемно-геометрическим рисунком, опускается на заднее сиденье рядом с посапывающим Роем, а Нельсон влезает с другой стороны и усаживается прямо позади Гарри, так что тот чувствует на шее под волосами его дыхание. Гарри поворачивает голову на максимально возможный градус и говорит Нельсону, скосив зрачок к самому уголку глаза: — Я против выражения «похитил».
— Против так против, ничем не могу помочь. Впечатление было очень похожее. Только что были, и вдруг раз — нигде нет, как сквозь землю провалились.
Как «Пан-Ам» — 103 на экране радара.
— Но мы-то знали, где мы, правда, Джуди? — Повысив голос, Гарри обращается назад. Девочка переползла через родителей и брата в багажный отсек и устроилась там среди вещей. В зеркале заднего обзора Гарри видит ее профиль с косичкой и нарядным бантом.
— Я сама не очень-то знала, но я знала, что ты знаешь, — отвечает она, как верный друг, протягивая ему тоненькую ниточку своего голоса.
Нельсон делает попытку извиниться.
— Я, конечно, напрасно так распсиховался, — говорит он, — но тебе не понять, какая это головная боль — иметь двоих детей, и потом, учти, мы добирались сюда целый день, и в довершение всего — на тебе, собственный отец крадет одного из твоих детей...
— Да не крал я ее, Господи помилуй! — перебивает Гарри. — Я покупал ей «Небесный батончик». — Он чувствует, как его сердце пускается вскачь, прыгает в бешеном галопе, и какой-то шальной удар снова и снова не в такт отдается в ноге. Он заводит «камри» и включает переднюю передачу, машина дергается с места, он жмет на тормоз и, перейдя на заднюю, начинает потихонечку выезжать, стараясь не приложиться к «бивуаку» из Миннесоты — не стукнуть ненароком выступающее сбоку зеркало и сам бок, украшенный гоночной полосой из трех оттенков коричневого цвета.
— Гарри, хочешь, я поведу? — спрашивает Дженис.
— Нет, не хочу, — говорит он. — С чего ты взяла, что я хочу?
Она в нерешительности молчит. Даже не глядя на нее, он ясно видит это выражение нерешительности: остренький кончик языка высовывается наружу и замирает у верхней губы, что у нее означает умственное усилие — уж он-то знает ее как облупленную. Он до такой степени знает ее, что поддерживать с ней разговор для него все равно как бороться врукопашную с самим собой.
— Просто минуту назад у тебя было такое лицо, — осторожно начинает она, — такое, что у меня...
— Белое как смерть?
— Вроде того.
Старикашка, который мнит себя главным распорядителем, указывает им, куда надо ехать — вдоль стрелок на асфальте к кассовой будке. Машины выстраиваются в очередь, прямо перед ними бежевая «хонда-аккорд» с номерами Нью-Джерси — «Штат садов»; затылки тех, кто в ней сидит, почему-то кажутся знакомыми — ну, конечно, это тот шустрый коротышка-попрыгунчик, который, огибая стулья, зигзагами проскакал через весь зал ожидания, и рядом с ним наша старая знакомая Грейс, а над задним сиденьем возвышается кучерявая шевелюра дочери и еще одна голова, даже выше и кучерявее, вся в тугих завитках, — голова молодого негра в стильном деловом костюме, про которого Гарри подумал, что он прибыл сам по себе и ничего общего с этим семейством не имеет. Старик папаша мелет языком не закрывая рта и отчаянно жестикулирует, а негр только кивает, точь-в-точь как кивал Гарри в ответ на поучения Фреда Спрингера. Да, нелегкая это работа — выслушивать тестя, даже когда вы с ним одного цвета. Гарри так увлечен, что едва не въезжает «хонде» в зад.