Случилось это уже под вечер, и на подворье тотчас сбежался народ. Все знали, что караванные амбары набиты озерской данью, которую должны были отправить в Зеленоград, который чаще называли Зеленым поселком или Городком.

Это тоже было типичное новое поселение на месте сгинувшего старого, но только побольше прочих.

Там была северная база Варяга, ближайшая к рынку на ВДНХ, но озерская дань до нее не дошла, потому что всех погонщиков Варяг вызвал в Дедовский для похода на мятежные низовья. А без погонщиков караван не провести. Какой дурак пойдет в носильщики и кобылятники, если не гнать его пинками.

А если кто и пойдет – так он весь самогон выпьет, а прочий груз загонит налево, до Городка не дойдя.

Часть груза с озер, правда, еще раньше пустили плотами вниз по реке, и все это теперь пропало в Дедовском.

Но и в Солнечном все тоже пропало, потому что Жанна Девственница открыла амбары со словами:

– Берите, люди добрые! Все ваше.

А когда добрые люди засомневались, не выйдет ли беды, добавила:

– Варяга в низовьях побили, так что его скоро не ждите.

И так далее в духе баллады о добром Робин Гуде с той поправкой, что первыми до содержимого амбаров дорвались все-таки низовые самооборонщики, пришедшие с Жанной.

В результате Девственница потеряла три четверти своего отряда пьяными и похмельными. Но вся кавалерия осталась при ней.

А больше ей и не надо было. Ведь все, что ей теперь оставалось – это создать впечатление, что войско робингудов выдвигается в сторону Зеленого, чтобы лишить Варяга всей дани вообще.

Если он еще способен следовать голосу разума, то наверняка должен броситься со всей своею силой на защиту последнего оплота. А это и есть главная цель всей операции. Ведь Жанна подрядилась на спасение Нижней Истры от карательной экспедиции Варяга, а для этого нет способа лучше, чем учинить безобразия в верховьях, где босс мафии увязнет надолго.

Если же голос разума Варягу откажет, то на этот случай у Жанны тоже было противоядие. Прожив год в обстановке непрерывного безумия, она как рыба в воде плавала в этой среде и логику безумия просчитывала лучше, чем логику разума.

Чего стоила одна альбигойская ересь, в которую Жанна обратила уже не одну тысячу человек, не сказав никому толком, что это такое. Новообращенные еретики сочиняли себе учение сами, добавляя к нему новые детали в меру своей испорченности.

Так что голос разума ничего не значит.

– Ну что, поиграем еще? – сказала Жанна Григорашу, когда самооборонщики в массе своей уже полегли в неравной борьбе с зеленым змием.

– Запросто, – ответил рыцарь, который давно привык, что все авантюры Девственницы – это просто игра. Кто-то от скуки играет в шахматы, кто-то в карты, а Жанна играла в войну.

Правда, противники слишком часто воспринимали эти игры всерьез и вечно норовили угробить Жанну более или менее мучительным способом. Дальше Пантеры, который пытался повесить ее на столбе жариться на солнышке, никто пока не пошел, но друзья говорили Жанне, что она еще молода и у нее все впереди.

– А не боишься? – спросил Григораш, когда Жанна изложила ему свой план.

В плане было место лишь для двенадцати человек на шести лошадях, которые должны оттянуть на себя все силы Варяга и свинтить лесами в самый последний момент. Но можно и не успеть.

– Это как звезды лягут, – сказала Девственница и растянулась в траве, глядя в ясное черное небо, в котором нет ни одной знакомой звезды.

Даже профессиональные астрологи еще не разобрались толком, как они ложатся и что означают. Поэтому Жанна всегда могла толковать положение звезд в свою пользу.

Когда перед рассветом маленький отряд покидал Солнечное, Жанна взяла на свою лошадь Аленушку.

Бронежилет юная разведчица так и не надела.

17

Московское метро живо напоминало антуражи из фильма «Кин-дза-дза», только еще круче, потому что света не было совсем. Только фонари на остродефицитных батарейках да смоляные факелы освещали путь солидной группы людей, продвигавшихся от западных окраин города в сторону центра.

Сусаниным в этой группе работал капитан Морозов, но гораздо большую пользу приносил прапорщик Волобуев, который грохотом своих огромных сапог распугивал крыс, а некоторых и давил не глядя.

Без Сусанина путники вполне могли обойтись. Это были все-таки не катакомбы, а старый добрый метрополитен со схемой и указателями – только без света и поездов.

Зато крысы тут попадались размером с бультерьера, и было уже не понять, старые это мутанты, о которых писали еще в девяностых годах, или все-таки новые, порожденные Катастрофой.

– Крыс не пугайтесь, – сказал капитан Морозов еще на эскалаторе. – Они мирные. Людей не едят.

И, немного подумав, добавил:

– Как правило.

Через три станции Волобуев чуть не наступил на собаку-спаниеля, которая ответила на грубость обиженным лаем и унеслась куда-то в сторону следующей остановки.

– Охотники, – пояснил Морозов.

Крысы людей не едят, но люди не отвечают им взаимностью. В дни послереволюционного голода многие москвичи пристрастились к мясу грызунов, и некоторые не отвыкли до сих пор.

Дачники давно с избытком обеспечивали самих себя и город растительной пищей, а вот с животной было хуже. Слишком мало было в Москве рогатого и безрогого скота и слишком много людей.

Весь уцелевший скот пошел на племя, но в голодную пору и племенных производителей было непросто уберечь. Их воровали и резали, сводя на нет эффект от ускоренного размножения.

Крыс в Москве и вокруг нее по-прежнему было больше, чем кроликов, не говоря уже о свиньях и коровах. С ними могли конкурировать только голуби, которые плодились с нездешней силой, несмотря на массовое истребление охотниками всех мастей от пацанов с рогатками до военных с автоматами.

Какого мяса больше в котлетах и пирожках, которые продавались на рынках города – голубиного или крысиного, могли сказать только те, кто их жарил, а они держали свои рецепты в секрете. А те, кто эти котлеты ел, старались таких премудрых вопросов не задавать, потому что заранее знали ответ:

– Не нравится – не ешь.

Для успокоения души особо брезгливые едоки считали это мясо крольчатиной – благо, разницы практически никакой.

Грызуны – они ведь вкусные. Те, кто ел, говорят об этом в один голос. И охотник со спаниелем сказал то же самое. И даже предложил попробовать.

– Спасибо, как-нибудь в другой раз, – вежливо поблагодарил лидер отряда, которого прикрывали со всех сторон, хотя узнать в нем известную персону было не каждому под силу.

Свои собственные портреты он, во всяком случае, нисколько не напоминал. Борода меняет внешность человека радикально, а президент Экумены Тимур Гарин свою известную всем и каждому бороду этим утром сбрил.