Все же она немного нервничала:
— Знаете, ведь я действительно считала, что ваши «эскадроны смерти» здесь лишние. Я не идеалистка и понимаю, что игра идет краплеными картами. Но когда увидела пленку...
— Пленка смонтирована.
— Все сюжеты смонтированы. Но я-то была внутри.
— Ну и что, что внутри. Все равно вы не инсайдер, не участник происходящего. Как и я. В сущности, все мы здесь туристы, не более.
Элизабет сняла очки. Локоть правой руки — на столе, кулак со сжатой в нем тонкой серебристой дужкой — под подбородком.
— Как вы думаете, Эндрю, можно ли убежать от всего этого?
— Наверное, можно. Но есть одна проблема. Приходится брать самого себя — вроде, как тень. Вы знаете что-нибудь о Патриции?
— Нет. Вы любили ее? Или любите? Не знаю, как сказать...
— Любил? Бог с вами, Элизабет! Разве в нашей жизни есть место для таких слов?
— А какая наша жизнь?
— Жизнь взрослых людей. Мужская жизнь — даже для женщин. Жизнь без слез.
Шинкарев сам себя не узнавал. Никогда он не блистал в разговорном жанре. Что-то дальше будет?
— Слез? — переспросила американка.
— Слова о любви по-настоящему звучат лишь в обрамлении женских слез.
Элизабет взялась было за чашку, но сразу поставила ее на столик.
— А разве мужчины не плачут? — спросила она.
— Мужчинам присуща определенного рода волосатость, притупляющая способность к слезам. Я пошутил, извините. А вот страсти в нашей жизни есть. Их даже больше, чем нужно.
— Нет страсти без доверия и мужества. И непредсказуемости. Не правда ли, хорошо сказано? — Она снова подняла чашку. Кофе там осталось на донышке.
Кажется, тема исчерпала себя. А Чена все не было.
— Вы собираетесь в Россию? — спросил Шинкарев.
— Быть может, в Санкт-Петербург. Вы не хуже меня знаете, какие тенденции сейчас проявляются в России.
— Какие же?
— Ксенофобия, психологическая закрытость от внешнего мира, самоотстранение от всех международных проблем. Некоторые даже говорят об автаркии. Естественно, что идея «Fortress Russia», корпоративной страны-крепости, вовсе не приводит Запад в восторг. Будет усилена пропаганда наших ценностей: свободы, демократии, открытого общества. Понадобятся опытные сотрудники. Но я предвижу большие трудности.
— Почему?
— Запад и Россия говорят на разных языках. Запад говорит о ценностях, Россия говорит об интересах.
— А вам не кажется, — возразил Андрей, — что Запад, рассуждая о ценностях, думает об интересах: ресурсах, территориях, военных преимуществах?
— Это, как минимум, дискуссионно, — возразила американка. — Главная проблема в другом. Люди из «третьего мира» чувствуют моральное право на возражение Западу. Может быть, миссия Запада — если она есть — и состоит в том, чтобы помочь «третьим странам» высказаться на языке, понятном современному миру. А самому Западу — прислушаться к сказанному.
— Вы идеалистка, по-моему, — заметил Андрей. — И все равно не инсайдер.
— Прежде всего я квалифицированный сотрудник Эм-Эм-Эм.
— Несомненно. Тогда не объясните ли мне вот что: как стряпают газетные «утки»?
Зачем он задал этот вопрос? Время шло, американку требовалось еще подержать на месте. Хотя дело было не только в этом. По своей работе Андрей не сталкивался вплотную с информационной войной, однако история с пленкой кое-чему его научила. Надо отдать должное, сработали они четко. И еще: занимая новое место в международном бизнесе, будь то поставки солдат или технических систем, без работы с прессой ему не обойтись.
— Эм-Эм-Эм не занимается «газетными утками», — холодно ответила Элизабет.
— Разве я говорю об Эм-Эм-Эм? Но вы же в курсе, как это делается.
— Зачем это вам? Что-нибудь личное?
— Так, для общего развития.
Конечно, это было личное! «Россия — кусок дерьма, завернутый в капустный лист, который валяется в грязном сарае. Россия сосала и всегда будет сосать», — писала в передовой статье респектабельная «Canadian Tribune». Именно пресса была голосом лощеных западников, постоянно напоминающих, какое место должен занимать русский дикарь, пропахший «гребаным борщом». Любую попытку отказа от этого места следовало пресекать — засудив на лыжной трассе, арестовав банковские счета или направив авианосцы. А еще у «золотого миллиарда» развелось множество новоявленных холуев — эстонцев, поляков, болгар, — активно осваивающих подобный тон в отношении России.
— Для общего развития, — повторил Шинкарев.
— Ну, особенного секрета здесь нет. — Собеседница положила ногу на ногу. В ее голосе чувствовалось превосходство эксперта, объясняющего профану основы своей профессии.
— Если вам интересно... В общем, это похоже на стратагему Сунь-Цзы: «Бросить кирпич, чтобы получить яшму». В стране «третьего мира» выбирается купленная провинциальная газета...
— «Урюпинская правда»?
— Скорее «Браззавиль Ивнинг Стандарт». Она публикует оплаченный материал, а экземпляр доставляется в столицу страны и попадает на глаза корреспонденту одного из западных изданий. Тут важно не ошибиться: западная газета должна быть, с одной стороны, крупной, а с другой, — «сливным бачком» для всякого рода сомнительной информации.
— А что, есть и такие?
— Господи, сколько угодно: американская «Вашингтон Таймс», английская «Сан», итальянская «Республика». Этот «сливняк» перепечатывает сообщение со ссылкой либо на провинциальную газетку, либо на «неофициальные источники». Далее информация попадает в мировые информационные агентства: «Рейтере», «Франс-Пресс», ваше «ИТАР-ТАСС». Эти агентства (со ссылкой на «сливняк») рассылают новость в редакции крупных газет: «Тайме», «Пари Матч», «Вашингтон Пост»... Ну, в России сейчас нет солидных газет, насколько я знаю. Вот солидные газеты и публикуют «утку», но уже в «отмытом» виде — со ссылкой, допустим, на «Рейтере». Из газет, а чаще с газетных сайтов «утка» появляется в новостных программах крупнейших телеканалов: американского Си-Эн-Эн, английской Би-Би-Си, немецкой «Дойче Велле», французской «Антенн-2», вашего ОРТ. А те ссылаются на респектабельную «Таймс». И вот о новости уже говорит весь мир...
— Забывая на следующее утро.
— Не совсем так — что-то все равно останется. В этом и смысл. Конечно, можно действовать быстрее — допустим, скачать «утку» с интернетовского сайта и разослать дальше по и мейлу. Однако некоторое время все равно надо выждать, да и следы запутать требуется. В общем, старые способы как-то солиднее, консервативнее.
— Особенно в отношении всякой дряни. Но та пленка, с нашей операцией в деревне, появилась в телеэфире уже на следующее утро. Правда, лишь на одном канале.