— Слышишь этот ветер? — спросил он.
— Да.
— И что ты слышишь?
Андрей прислушался, глядя на теплый от солнца верх травяного гребня, над которым просторно-воздушно выгибался голубой купол. Всплыли строчки читанного в молодости казачьего поэта:
Как ветреней был облак надо мной
И дни летели, ветреные сами.
Играло детство легкою волной
Вперясь в нее пытливыми глазами…
— Так что ты слышишь? — повторил китаец.
— Шум. Трава шумит.
— Немного. Тогда слушай меня.
— Да, Ши-фу.
— «Ветер»— второе состояние воина. Его смысл — полная неразбериха в действиях, которая сбивает с толку атакующего. Хаотические прыжки, дикий крик, визги, беспорядочные удары во все стороны — потом внезапный кувырок в сторону и бегство при первой возможности.
— Боец имитирует такую неразбериху?
— Конечно, нет! Фальшь раскусят сразу — боец именно входит в бессознательную истерику и при этом — на другом уровне сознания — холодно контролирует ее.
— Вы сказали «крик»?
— Я вижу, ты помнишь. Да, в состояние «Ветра» легче всего перейти криком, если, например, тебя зажало в состоянии «Земли».
— Воин «Земли» стремится достичь совершенства стандартных приемов, отточенности канонических движений, — напомнил Андрей, — а воин «Ветра»?
— Ты видел обезьяну? Прыг-скок, прыг-скок, туда-сюда, банан укусила — бросила, апельсин сорвала — бросила.
— Апельсин?
— Апельсин, который оказывается твоей селезенкой.
«А банан, соответственно…»
— И что?
Мастер поглядел вверх, где резкий ветер проносил белое облако, сопровождаемое движением тени по склонам. Потом продолжил:
— «Воистину, облака сродни безумству». Так сказал писатель семнадцатого века Дун Юэ. Мне лично сказал, между прочим. Так вот, о воине «Ветра»: главное в его бою — быстрота, натиск и полная непредсказуемость. Ни один прием не доводить до конца. Избегай завершенности — и ты достигнешь совершенства!
— А что же…
— Сделаем так, — прервал его Мастер, — сейчас будет бой, постарайся войти в это состояние. Почувствуй себя воином «Ветра». После обсудим впечатления.
— Ясно. Что еще?
— Ищи мальчишку. Никого не убивай — можешь ранить, но не смертельно. Все, пожалуй. Давай присядем.
Все устроились на короткий привал, поправили одежду, проверили оружие. Топорик Андрей выбросил. Длинную веревку он закрепил на теле таким образом, что ее плотные кольца закрывали живот и грудь импровизированным «панцирем». Так удобнее, да и защита какая-никакая. У его сабли не было темляка, он прикрепил к рукояти кусок веревки, чтобы не потерять оружие в бою.
С вершины гребня подполз дозорный, чазоол выслушал его и поднял воинов. С тихим шорохом, от которого морозом пробрало по коже, из ножен поползли сабли. Распластавшись на перегибе гребня, чазоол оглядел местность и резкой отмашкой послал отряд в бой. Выскочив из-за крутого основания гребня, воины рассыпались по полю белого фирна — плотного, крупитчатого полуснега-полульда. Кыргызы сбегали без единого звука, некоторые скользили по склону, другие прыгали по серой осыпи у подножия утеса. Ветер свистел в ушах, солнечными блестками рябило озеро, от фирна обдавало холодом, от близкого утеса — теплом нагретого камня. Не успели они достичь середины снежного ската, в кочевье взлаяла собака, ей вторил резкий мужской крик.
Боевой рев вырвался сразу из сорока глоток. Добежав до кромки фирна, воины спрыгнули на серую приозерную гальку и устремились к кочевью, отсекая тувинцам выход в долину. Несколько женщин заметались меж юртами, бросились было к берегу озера, потом к скальной гряде. Навстречу атакующим выскочили вооруженные мужчины в длинных подпоясанных халатах и острых войлочных шапках.
«Черт, сколько их тут!» Врагов (кем бы ни были местные, сейчас они смертельные враги для Андрея) и правда оказалось многовато для пастушеского стана, хотя нападения с этой стороны они явно не ожидали. С лязгом металла и волчьим рычанием кыргызы схватились с местными — в теплой зеленой долине, под просторным ветреным небом рубилась почти сотня азиатов. Схватка стала быстро смещаться к кочевью, оставляя за собой убитых и раненых, затем разделилась на несколько групп, которые сражались между юртами. Андрей увидел Мастера, который фехтовал китайским способом — кривая сабля, не останавливаясь, описывала полные круги. Разлетались выбитые топоры, перерубленные пики, раненые урянхи хватались за разрезанные руки, но все оставались живы. Их, правда, тут же добивали кыргызы, но сам китаец еще никого не убил.
Сам Андрей дрался спокойно, с ясной головой — никакого «безумия ветра» на него не накатило. Для группового боя он выбрал комбинацию двух «внешних» китайских стилей кунфу — резкие короткие перемещения, чуть изгибая тело в «шаге хромого», время от времени делая длинные выпады в «стиле пьяницы». Хоть он и не был знатоком «внешних» стилей, такая тактика сработала — без коней низкорослые кривоногие урянхи двигались неуклюже, фехтовали плохо, так что драться с ними не составило большого труда. Лязгнули сабли, Андрей ударил здесь, отбил там, быстрыми зигзагами прошел сквозь схватку, очутившись у входа в юрту. «Может, пацан здесь», — подумал он, заглянув внутрь, и тут перед глазами мелькнул длинный изогнутый нож. Андрей инстинктивно отвел корпус — нож прошел по его веревочному «панцирю», затем кувыркнулся в воздухе, выбитый сабельной рукоятью.
На удар ответил женский голос. Тувинка, у которой Андрей выбил нож, взвизгнув, попыталась выскочить из юрты, но Андрей толчком в грудь свалил ее, сам упав сверху. Вот тут на него и «накатило»— сознание словно померкло, заполненное запахом женского тела, осязанием мягких бараньих шкур, окутанное нагретой полутьмой юрты. Тувинка щелкнула зубами, пытаясь укусить Андрея, ее тугое тело извивалось, крутилось под ним. Уже ничего не соображая, Андрей хлестнул женщину по щекам и задрал темное платье. Ладонь его нашарила и стиснула мягкую грудь, ощутив крепкий конус соска. Лязг сабель, шарканье сапог, победоносный рев кыргызов и крики добиваемых урянхов раздавались по кочевью, временами юрта качалась от толчков дерущихся тел, а Андрей, схватив тувинку за жесткие волосы, раз за разом вбивал себя в женскую плоть.
Кончив, Андрей отшвырнул женщину в другой конец юрты и, пошатываясь, вышел наружу. Голова слегка кружилась, перед глазами дрожали белые горы, серые войлочные юрты, зеленое озеро, искрящееся солнечной рябью. Бой кончился. По своему обычаю кыргызы не пощадили никого — ни женщин, ни детей, ни собак. «Ну, хоть эта живой останется, если не дура». По кочевью спокойно шел Мастер, ведя за руку мальчика лет семи. Поравнявшись с Андреем, он вгляделся ему в лицо, затем быстро заглянул в юрту, убедившись, что его никто не видит.
— Вот, — глупо ухмыльнулся Андрей, — ветер. Ветреное поведение.