— Да, Ши-фу. Значит, речной десант… А если Андрей узнает? Он русский. Он встанет против нас, если поймет, в чем дело.
— Ему будет не до того — это я тебе гарантирую. Езжай, мальчик, и удачи тебе! — неожиданно мягко сказал господин Ли Ван Вэй, обняв Чена.
Андрей Шинкарев, второй ученик Ли Ван Вэя, в это время валялся на деревянном полу крепостной тюрьмы, уткнувшись лицом в грязную солому. Андрею было худо. Его мучило головокружение и противная слабость. Но его соседу было куда как тяжелее. Этого бедолагу, с вывернутыми руками и спиной, до костей изодранной кнутом, к Шинкареву «подселили» ночью.
Разбудил Шинкарева хрипловатый, приятный голос, который доносился из-за рубленой перегородки:
Ой, на гори та жници жнуть, А по пид горою козаки йдуть…
«По-украински поет?»— попытался угадать Андрей. Голова была ясной, руки и ноги — к счастью, несвязанные! — вновь наполнены силой. Где-то рядом послышался стук подкованных сапог, проскрипела деревянная дверь.
— Подымайсь, неча дрыхнуть! Один уж на дыбе повисел, щас тя вешать будем.
«Затруднительное положение?» Китайское «гуань-тоу»? Не успев ничего подумать, Андрей резко развернул корпус, выстрелив ступней прямо в бородатое лицо. «Фиолетовый колокольчик» сработал — получив удар пяткой в челюсть и треснувшись башкой о стену, казак бесчувственно сполз на пол. Через две минуты он уже голым валялся на соломе, руки-ноги связаны разодранными китайскими штанами, а рот забит кляпом из старой рубахи. Переодевшись в казацкое, Андрей на секунду склонился над изувеченным пыткой Жиганом. Одной рукой взяться за затылок, другой за щеку и челюсть — и резко крутнуть в сторону. Секундное дело, а свидетеля не будет. Ладно, хрен с ним. Пусть живет. Тем более «запрет на убийство».
Через минуту к двери «съезжей избы», в дальнем конце которой и были устроены «клети», подошел среднего роста, широкоплечий казак, одетый в длинноватый для него военный кафтан с петлями на груди, кожаные сапоги на толстой подошве и лихо заломленную баранью шапку с малиновым верхом. На кожаной перевязи висела широкая кривая сабля, стучащая оземь при ходьбе. Выйдя на улицу, он увидел нескольких лошадей у коновязи, охраняемой караульным. Придерживая шапку, казак подскочил к лошадям и, крикнув на ходу: «От воеводы с наказом, срочно!»— отвязал высокую серую кобылу.
— То ж Ванькина, — не понял часовой.
— Хоть чья! Дело спешное!
— Слышь, а ты-то кто? Што я Ваньке скажу, коли спросит, кто кобылу увел?
— Ондрюха я, с Енисейского острогу присланный!
«А казачок-то засланный!» Андрей давился от внутреннего хохота, в котором разрядилось скопившееся напряжение. Рысью он выехал в крепостные ворота. И сразу увидел идущего навстречу Мастера — тот тоже заметил его, но никак не подал виду, даже головы не повернул.
Отъехав на сотню шагов, Андрей услышал шум в крепости и вбил в конские бока шпоры. Вихрем промчавшись по Посаду и крикнув на скаку: «От воеводы с наказом, спешно!», вылетел из ворот, проскочил под-городние избы, огороды, поля и скрылся в недалеком сосновом бору.
Через лес вела узкая песчаная дорога, усыпанная сухими иглами, колючие ветки на скаку норовили хлестнуть по лицу. Сосновый бор сменился березняком, идущим вверх по склону длинной Афонтовой горы. «Дальше куда? В Гремячий лог надо, можно там отсидеться».
Окрестности города Андрей помнил с детства, поэтому, быстро разобравшись с направлением, свел кобылу в узкий и высокий овраг, желтоватые глинистые стенки которого густо заросли черемухой, боярышником, малиной.
На дне оврага журчал ручеек. Разнузданная кобыла со спутанными передними ногами сразу опустила голову к сочной траве, растущей у мелкого прозрачного ручья, который струился в косицах чистого промытого песка. Отойдя от лошади шагов на десять, Андрей лег на землю, подсунув под голову шапку и придвинув поближе саблю. Унимая дрожь в руках, он бездумно уставил глаза в пятнышки небесной голубизны, которые расплывчато светились в густой мелкой листве, пронизанной узкими золотистыми лучами. План у него был только один — не попадаться до ночи, а там будет видно.
Пройдя в переднюю горницу «приказной избы», господин Ли Ван Вэй увидел воеводу Карамышева, погруженного в чтение каких-то бумаг.
— Разрешите? — легонько стукнув в косяк, вежливо осведомился китаец.
— А, это ты… Ну, с чем пожаловал? А я вот листы сыскные читаю и оченно мне любопытно. Мужик-то, который рушницы покупал и в воду от нас ушел, тож вроде тя был, узкоглазай. А?
— Он пойман?
— Поймам, куды денетца.
— А что второй?
— Да вот послал за им, счас послухам. Да где ж он, давно послал-то. Эй, кто там, в горнице — подь в съезжую, да веди придурка энтова!
В передней загремели кованые сапоги, грохнула наружная дверь.
— Ну, што скажешь? — Никита Иваныч грузно развернулся к китайцу.
— Все это интересно, достопочтимый воевода. Но у меня для вас более важные вести.
— Да ну тя? И каки ж таки вести?
Видно было, что воевода все еще не верил китайцу и лишь искал повода поймать того на лжи.
— Один из качинских родов отходит в степь, в подчинение кыргызам.
— Слыхали уж. И што за род?
— Это род, стоящий в устье Калтата. Не берусь вам советовать, но у нас в Китае уже шел бы отряд для примерного наказания бунтовщиков.
— Из Москвы царь Ляксей наказы шлет — не забижать кыштымей, лаской их брать. Не забижать, глянь-ко! Цацкаться с имя, дак и вовсе на шею сядут.
В передней горнице хлопнула дверь, в комнату ворвался казак, посланный привести Андрея.
— Ну?! — воевода грозно навис над столом.
— Сбег, сука!!! Ваньку раздел, повязал и сбег! И кобылу ево с коновязи свел.
— Ваньку под кнут! Кто при коновязи стоял, под кнут! Наряд в догон собрать, живо! Старшой ты! Не возьмешь, сам кнута испробуешь. Да, вот ишшо што — ежли он в лес ушел, то в Гремячем логу хоронится, не иначе. Так ли, нет — все одно туды гляньте. Понял? Ну, давай!
— Вот олухи, прости Господи! — снова сказал он китайцу. — Кыргызской сабли давно не пробовали, привыкли, понимать, на остроге пузо греть.
На дворе поднялся шум, снова хлопнула дверь, вбежал казак, отряженный в погоню за Андреем.
— Ну, чево ишшо?! — прорычал воевода.
— Ой, бяда! Качинцы наших на струге постреляли, двое токо приплавились и те пораненные.
Воевода грузно сел на баранью шкуру, хватая воздух широко открытым ртом.
— Йе-мать! Не врал ты, узкоглазай… — продышавшись, бросил он Мастеру, не заметив, каким черным огнем полыхнули на «узкоглазого» прищуренные китайские глаза.
— Так, — последовал приказ казаку, — погонь завернуть! Хрен с им, ишшо достанем. Подь в первую сотню, она от нарядов свободная — пушшай собираются. Насмелели кыштымя, дак поучим маненечко. Сотника ко мне! И коня — потом на Анисей поеду, на пораненных глянуть.