— Меня это не интересует… Хорошо, пусть не Эд, а кто-нибудь другой или вообще никто. Я об этом ничего не хочу знать. Остаток жизни я хочу прожить собственной жизнью.
— «Я», «я»… От твоего «я» тошно становится. Ты не единственный, кто живет на свете. Оуэн, у меня лопается терпение. Ты уже сделал великую глупость — спутался с этой авантюристкой. Но надо быть круглым идиотом, чтобы остаться с нею.
— Я много грешил, Филлис, мне надо исправиться. И Джулия хочет спасти меня…
Оуэн прикусил язык. Ему не следовало говорить этого. Глаза Филлис засверкали, губы дернулись. Она выпрямилась во весь рост.
— Спасти?!
— Я неточно выразился. Она говорит, что ты вроде бы моя мать, а я раздражаю тебя своим непослушанием.
— Избавь меня от ее доморощенного психоанализа и показного благочестия. Я сама займусь спасением. Сегодня же еду в Хартфорд, сказать Халлорану, чтобы прекращал дело. Мне сорок четыре года и мне надоело быть козлом отпущения. Я не дам тебе развода, Оуэн. Я слишком много пережила в замужестве — и радости, и горя, и унижения.
— Какого унижения? Другие женщины завидовали тому, что у тебя такой верный муж, завидовали даже тогда, когда я был не вполне верен… — Филлис вскрикнула от возмущения. — Тебе все равно было скучновато в нашей семейной жизни.
— Если и было скучновато, то только потому, что ты не сумел сделать ее интересной.
— Не будем пререкаться, Филлис. Я вел себя как последний болван, хотя, с другой стороны, в замужестве, как и в танго, партнеров двое.
— Да, но в танго ведет кавалер, а не дама.
Оуэн всегда считал, что Джулия, ее превосходно сложенное тело с гладкой чистой кожей, взгляд ее немигающих глаз, такой пронзительный, что она иногда прикрывала их ладонью, как стыдливая женщина прикрывает обнаженные груди, настолько желанна, что кажется не живой женщиной, а прекрасным видением. Ему льстило, что Филлис готова бороться за него, но к прежнему возврата нет. Джулия ждала его там, в Олд-Лайме, где стоит холод, ее дети ходят в школу, а он застрял здесь, в этой кухне, под застывшими взглядами своих детей на фотографиях. Ночью прошел дождь, но сейчас осеннее солнце заливало округу. Он слышал птичьи крики за окном и шуршание автомобильных шин.
— У нас зашло слишком далеко, — протянул он жалобным голосом.
Филлис подошла к нему, обдала горячим дыханием.
— Ты не хочешь перемен, я чувствую это по твоему голосу, — сказала она. — Ты попал в западню, но это не твоя вина. Ты просто слаб и слишком привязчив. Тебе надо отдохнуть, прийти в себя, может быть, уехать на время. А о ней не беспокойся. Одумается, вернется к своему Артуру.
— Ни за что! — Его надежды на будущее с другой женщиной шатались от уверенности его жены, такой близкой, такой настоящей. — Мне нужен развод, вот и все!
— Развод нужен ей, а не тебе, это разные вещи, — безапелляционно заключила Филлис, будто решила трудную теорему и доказала, что и требовалось доказать. Легкая усмешка и упрямый взгляд серых глаз — такими они действительно были в то прохладное лето или их на отдалении времени придумала его память?
— Ну, мне пора, а то опоздаю.
Влажными губами она прижалась к его щеке. Поцелуй был долгий и глубокий, он зарождался в недрах ее тела, там, куда заглядывают только хирурги, и доходил до его нутра, потом вытерла следы слез на щеках и открыла сумочку — посмотреть, на месте ли ключи, кошелек, губная помада.
— Ты, главное, ничего пока не предпринимай, а я уж как-нибудь вытащу тебя из ловушки… Двери можешь не запирать и не выпускай Дейзи на улицу, чтобы не гонялась за машинами.
Филлис вышла, он услышал стук ее каблуков по ступенькам крыльца. Бумаги, приготовленные для адвоката, остались лежать на столе. Хлопнула дверца «фалькона», зашуршал под колесами гравий. Оуэну казалось, что она унесла с собой все его надежды. Осталось только чувство неотвратимости происходящего, такое же, какое охватило его, когда Флойд, ничего не подозревая, поведал ему школьные слухи о неприятностях в семье священника. «Тебе надо отдохнуть, а о ней не беспокойся…» Он хотел написать Филлис записку, но решил, что бумаги на столе говорят сами за себя. Он прошел кладовку, гостиную, переднюю — посмотреть, что изменилось в жилище оставляемой им жены. Перемен было немного: передвинутая кое-где мебель, поредевшие нижние полки. Ему хотелось взять «Поминки по Финнегану», но это означало бы возвращение к старым спорам. Он знал, что никогда сюда не вернется. Покинутый дом словно уменьшался в размерах, и больше в него не войти.
Оуэн вышел через парадный вход и лишь потом вспомнил, что в Пенсильвании считалось дурной приметой войти в дом через одну дверь, а выйти через другую.
Он подошел к ограде, где стоял его «мустанг». Дом отсюда казался особенно красивым: белые стены, черепичная крыша, под мансардой изогнутые стволы глициний, темные жалюзи на окнах — они смотрели на него с упреком.
На работу он приехал раньше обычного и поднялся к себе по задней лестнице. Ему надо было взвесить сложившуюся обстановку. Может быть, позвонить Джулии в Олд-Лайм и сообщить о намерении Филлис не давать ему развод? Нет, не стоит ее расстраивать. Филлис, в сущности, разумная женщина, в конечном счете она сдастся. Халлоран внесет поправки в условия, предложенные Дэвисом, и все кончится ко всеобщему удовольствию. Правда, его поражало желание Филлис удержать его, как будто она видела в нем свою молодость, хранителем которой он стал после смерти ее родителей. Конечно, ею двигали и оскорбленное самолюбие, боязнь остаться без средств, страх за детей. Тем не менее оставался извечный вопрос: почему женщин тянет к мужчинам? Может быть, между людьми просто пробегает электрический ток? В таком случае природа должна оснастить мир достаточным количеством штырей и штепсельных гнезд.
В дверь громко постучали.
— Не надо, Карен! — крикнул Оуэн. — Мы же договорились, что прекращаем отношения.
— Открывай, Оуэн. Это я, Эд. У нас несчастье!
Из-за тяжелой железной двери появился Эд в помятом костюме. Он был бледен как полотно и тяжело дышал, словно ему не хватало воздуха.
— Тебе из полиции звонок поступил… По домашнему телефону никто не отвечает, и твоя дыра молчит. Я думал, тебя еще нет. Собирайся скорее, поехали.
— Куда?
— В Юппер-Фоллс, на старую проселочную дорогу. Она в сторону Хартфорда ехала.
— Кто она? — Но он уже понял.
Шаги Эда загромыхали по металлической лестнице.
— Что с ней? Тяжело ранена? — спросил Оуэн, глотая воздух. Ноги у него подгибались.
Нет, на этот раз ему не удастся повернуться на другой бок, закрыть глаза и попытаться заснуть снова. На этот раз за стеной нет комнаты с его родителями.
Эд молча помотал головой, словно отгоняя назойливую муху.
— Они ничего не говорят. Молчат, чтобы скрыть свою тупость. Сказали только, что авария и что они ждут тебя.