А она ничего – позволяла!
Да и что ей оставалось, со скованными-то руками?
…В самом конце лета Аня заболела. Ее беспрестанно рвало. А слабость была такая, что с топчана невозможно встать. Что уж о трудотерапии говорить? Ни иголку в руки взять не могла, ни барахлишко простирнуть. А уж стоило Ленчику посильнее ее поприжать, так тут же сознание теряла…
И валялась в отключке минут по десять, пока ей под нос ватку с нашатырем не сунут!
Ленчика Анины припадки жутко злили. Он не верил, что ей действительно плохо, считал – придуривается. Поэтому лечил он ее ремнем да скрученным мокрым полотенцем. По спине и ягодицам. Иногда по лицу и груди. Но это не помогало. Тогда Ленчик по-настоящему забеспокоился – вдруг помрет? – и начал давать девушке таблетки, желудочные настои, кашу на молоке, а один раз даже на воздух вынес, чтобы подышала.
Неизвестно, что помогло – таблетки, настои, каша или воздух, но в начале октября ее тошнить перестало. И сознание она больше не теряла. Слабость, правда, не прошла, а скорее усилилась. Теперь Аня пластом лежала на топчане, вставая только по нужде, и плакала беспрестанно. Ленчик уже и ошейник ослабил, и цепь удлинил, лишь бы она выздоровела, но девушка чахла на глазах. Ленчик ждал ее скорой смерти, но к началу второй четверти Аня не только ожила, но и сильно растолстела. У нее появился большой живот и дынеобразные груди, которые вызвали у Ленчика отвращение. Как и ее новоприобретенное пузо с торчащим пупком. Аня вообще начала вызывать у него омерзение. Поэтому он стал реже заходить к ней в каморку, а сексом заниматься совсем перестал… Не возбуждала она его, такая некрасивая, неповоротливая, апатичная. И Ленчик начал жалеть, что она не умерла!
Как-то в конце января он заглянул к ней после трехдневного отсутствия. Все это время Аня сидела без воды и еды, наказанная за свою нечистоплотность (отказалась мыться в корыте, мотивируя отказ тем, что от горячего ей дурно). Сидела в кромешной темноте, потому что свечи Ленчик ей оставлять боялся, а фонарь она разбила, чтобы его осколками вспороть недавно поджившие запястья. Так что когда он вошел в каморку, то не сразу разглядел пленницу. Пришлось поводить световым лучом по углам. Обнаружилась Аня под столом. Сжавшись в комок, она раскачивалась вперед-назад и тихо скулила. Под ее ягодицами была лужа. Ленчик решил, что она обмочилась, и разозлился.
– Свинья! – рыкнул он и, схватив девушку за волосы, выволок из-под стола. – Грязнуля! – Ленчик сорвал с ее плеч свою старую футболку (ее кофточка давно пришла в негодность) и швырнул на пол. – Вытирай немедленно! Сейчас принесу воды, будешь мыть!
Трясущимися руками Аня взяла тряпку и начала водить ею по полу. Ленчик пнул ее под зад и вышел.
Пока он набирал воду из колодца, пока ее грел, прошло минут двадцать. За это время можно было успеть вылизать всю каморку, включая стены и потолок, но, когда Ленчик вернулся туда, оказалось, что лужа никуда не исчезла, а грязнуля перебралась на топчан и лежит на нем в позе зародыша.
С грохотом поставив ведро на пол, Ленчик шагнул к девушке. До его слуха донеслось невнятное бормотание и стоны, на которые он не обратил внимания. Пусть стонет сколько хочет, а отвечать за свои проступки ей все равно придется! Тем более нечистоплотности Ленчик ей никогда не прощал! А тут не просто нагадила, как невоспитанная кошка, на пол, так еще простыню обмочила! А ее, между прочим, он самолично стирал – Аньку-то теперь не заставишь!
– Тварь, – выругался Ленчик и пнул девчонку в спину, целясь в поясницу, но от злости промазал и попал под лопатку. – Неблагодарная тварь! Немедленно встала и пошла мыть пол!
Но Аня, казалось, его не слышала. Она корчилась и бормотала. Ленчик изготовился еще к одному удару, но замер с занесенной ногой и с интересом прислушался.
– Мама, мамочка… – скулила Аня, стараясь подтянуть колени повыше, но ей мешал вздувшийся живот. – Как больно…
Интерес тут же пропал, как он услышал о боли. Испытывать ее – нормально! Даже хорошо! Через боль приходит очищение. Ведь поэтому он ее и бил. Не ради собственного удовольствия, нет, только ради нее, погрязшей в грязи и похоти девчонки, и ее заблудшей, терзаемой демонами души…
Только, видно, зря он старался! Девка как была тварью, так и осталась!
– Вставай, я сказал, – процедил Ленчик, опустив таки ногу ей на поясницу. – Или с тобой по-другому поговорить?
– Помогите, – едва слышно выдохнула Аня. – Помогите мне… – Новый приступ боли скрутил, но она не перестала шептать. – Я умираю, неужели вы не видите? Вызовите врача! Пожалуйста…
– Ничего, оклемаешься, – ответил Ленчик, но сам немного струхнул. Он до жути боялся покойников! – Тебе не привыкать…
– У меня начались преждевременные роды! – каркнула она. – Я умру, если мне не помогут! Умру! – Аня вцепилась в его локоть. – Коль в вас осталась хоть капля человеческого – вызовите врача! Меня не жалеете, так ребенка своего…
Услышав это, Ленчик испуганно отступил. Выходит, лужа под ней – это не моча, а отошедшие воды! А боли, одолевающие ее, – предродовые схватки?
И это значит, что сейчас из нее полезет ребенок! Его ребенок!
Нет, только не это!
Ленчик ненавидел детей. Эти маленькие, орущие комочки плоти вызывали у него такое же омерзение, как и беременные женщины! И те и те неполноценные существа. Первые еще не люди, вторые уже не люди, а сосуды, внутри которых растет и развивается плод…
Вот к подросткам он хорошо относился – еще не испорченные, но уже соображающие существа. Поэтому с ними и работал! Хотя, будучи в возрасте своих учеников, мечтал стать врачом. И стал бы (в медицинский он поступил легко!), если бы его не тошнило при виде крови, а увечные и убогие с их открытыми ранами и физическими недостатками не вызывали отвращения.
Пришлось Ленчику уйти из меда сразу после первого курса и поступить в пед.
– Сделайте что-нибудь! – взвыла Аня. – Я больше не могу терпеть!
Ленчик брезгливо дотронулся до ее колена, отодвинул его, заглянул между ног. Как он и думал – ребенок уже был на подходе. Страдальчески скривившись, Ленчик пошел к двери – надо было принести чистых тряпок и захватить перекись водорода да ножницы, чтобы перерезать пуповину.
* * *
Аня родила быстро и довольно легко. Что неудивительно – ребеночек был очень маленьким, килограмма на два. Когда Аня глянула на него сквозь пелену слез, то не поверила глазам своим. Новорожденный был похож не на человечка, а на лягушонка. Худющий, махонький, сморщенный и какой-то бурый, он не плакал и не дрыгал ножками. Лежал на руках Ленчика со сжатыми кулачками, похожими на головки дикого мака, и не шевелился.
– Что с ним? – всхлипнула Аня и протянула руки, чтобы дотронуться до своего ребенка, но Ленчик сделал шаг назад, не давая ей сделать этого. – Почему он молчит? Он умер?