— Маккартни, — машинально откликнулся Федор.
— Точно! Вот мы и узнали друг друга!
Фетисов нажал на педаль газа. И вдруг услышал ее последние слова:
— Только есть еще Джим Моррисон и Курт Кобейн!
— Я знаю, — пробормотал он.
— И Йорк! — прокричала она вослед. — Из новых — Йорк! Как ты забыл?
— Я помню!
Федор Николаевич сделал на площади круг почета и поехал в противоположную сторону.
— Я знаю, — повторил он сам себе. — Знаю, что жизнь не кончена.
Навстречу ему неслись зеленые леса, которые собиралась защищать Настя Эппл.
Луч заходящего июльского солнца прошил ветровое стекло и прилипшую к нему мошкару. Он вошел вовнутрь Федора Николаевича, прорезал насквозь его мятежную душу.
— Я знаю, — снова повторил он, ловя себя на сентиментальности, которую презирал и любил обличать в других.
Луч, задержавшись у границы мироздания, побежал дальше, так, что даже Эйнштейн не мог бы его догнать.