Я положила себе еще салата из свежей капусты и предложила дочери. Она отказалась.
— Потому что у тебя глаза грустные. — Маша была еще слишком мала и не умела одновременно есть и говорить на серьезные темы. Ужин на ее тарелке оставался нетронутым.
— Но ты не волнуйся, — прошептала Маша, — все будет хорошо. Я это еще у Деда Мороза попросила. Не тот настоящий фарфоровый сервиз для Барби, а чтобы все было хорошо. И чтобы все мы были здоровы.
Я ведь ничего не знала про сервиз. Я подарила ей от Деда Мороза новый магнитофон. Мне казалось, что она хочет его.
— Ты ничего мне не говорила. — Я даже представить не могла, что Маша могла попросить у Деда Мороза сервиз, а он бы ей его не подарил.
— Я в «Вини» видела. Но я сразу запретила себе о нем думать. Я знала, о чем попрошу Деда Мороза.
— А хочешь, я подарю его тебе на Восьмое марта?
Глаза Маши заблестели.
— Полный или только для чая? Я сделала вид, что задумалась.
— Ну, скажем — полный!
— Ура! — снова закричала Маша. — Я же говорила, что все будет хорошо! Там еще есть настоящая настольная лампа, — вспомнила она, — вот такусенькая.
— Я уверена, что там еще много чего есть, — улыбнулась я.
Я проводила Машу в школу. Сквозь огромные окна гостиной лучилось солнце. Это был первый день весны.
Есть что-то фатальное в том, что люди с одинаковым энтузиазмом поздравляют друг друга и с первым снегом, и с первым днем весны. Наверное, они радуются тому, что жизнь не стоит на месте. Хотя всем известен итог этого движения.
Я включила рэп через мощные колонки.
Эй, филиппинка, где ты там прячешься?
Я танцевала с солнечными лучами, потом со своим отражением в стеклах, потом со звуками барабанов, потом с голосом вокалиста. Потом я танцевала сама по себе, не нуждаясь в партнере.
Я чувствовала себя абсолютно свободной. Я была одна в огромном пустом доме. Я могла прыгать по диванам. Это я и делала.
Я могла снять майку и остаться topless.
Нет, все-таки где-то… Ерунда! Я сняла майку и, размахивая ею, вообразила себя поп-звездой на сцене.
Thank you very much, дорогая филиппинка, за это абсолютно пьянящее ощущение, когда никто на тебя не смотрит, не вертится у тебя под ногами, не разбрасывает тазики и не пристает с кулинарными рецептами.
Я сделала музыку тише и пошла принимать ванну.
На телефоне — три пропущенных звонка. Все от моего врача.
— Я звоню вам целое утро…
— У меня музыка была громко…
Ей необходима госпитализация. Кризис, конечно, прошел, но ей нужен правильный реабилитационный курс в стационаре. Или он ни за что не ручается.
— Спасибо, — сказала я.
Весной даже решения принимаются легче. Наверное, потому, что светло. А когда светло — не страшно.
Лежа в моей ванне, можно смотреть на деревья. Господи, как я не хочу отсюда уезжать!
Этот Вова не должен ходить по земле. Он не должен смотреть на деревья. Эти деревья — для избранных. Я ненавижу его.
Я ненавижу, если звонит телефон, когда я принимаю ванну. Вероника. Игорь устроил ей огромный скандал. Ему позвонил муж Киры.
— Представляешь, — всхлипывала Вероника, — эта дура Олеся все рассказала своему мужу. Видишь, говорит, какая я хорошая — все терплю. А некоторые бандитов нанимают и серную кислоту собираются в лицо лить.
— А он тут же позвонил мужу Киры, — догадалась я, — мужская солидарность?
— Ну конечно. А тот — моему. Он был в бешенстве. Но я Борисыча не выдам, пригодится еще.
— Вот дура, — согласилась я.
«Алекс, — подумала я. — Алекс может убить Вову. У нее такое волевое лицо. За деньги».
Еще — брат моего водителя. Абсолютно меркантильное существо. Нет, потом начнет меня шантажировать.
У Алекс есть «оса». Я купила. С трех метров пробивает человека насквозь. Можно инсценировать самооборону.
Вымыв голову, я поняла, что никого Алекс убивать не будет.
Какую, оказывается, важную роль играл в моей жизни Олежек. Без него теперь как без рук.
— А вот если, например, я хочу убить человека, то что мне надо делать? — спросила я у Кати, когда она позвонила мне, чтобы обсудить Олесин поступок.
— Тогда тебе надо сходить к психиатру, — сказала Катя. — Это ты из-за Олеси так?
— Нет. Меня раздражает президент Америки. — Что я говорю?
— А… — Катя немного помолчала. — Меня тоже, если честно.
Забеременеть самостоятельно у нее не получалось. Катя решила делать ЭКО — экстракорпоральное оплодотворение.
— Это, конечно, ужасный процесс, — рассказывала она, — через день надо наблюдаться у врача (у меня Торганова — самая лучшая), каждый день делать уколы в живот; кроме того — бесконечные уколы в попу, пока что-то там не случится с желтым телом. Я уже хотела было взять суррогатную маму, — вздохнула Катя, — пусть бы она делала все эти процедуры; знаешь, желающих полно — десять тысяч долларов США всего плюс снимаешь ей где-нибудь квартирку и приставляешь охранника. И привозишь фрукты и книги. И классическую музыку. Удобно, да? Но мой не согласился. Прям ни в какую. Говорит, не хочу, чтобы моему ребенку передавались гены какой-то там неизвестной колхозницы. Хотя уже давно доказано, что через кровь мамы ребенку ничего не передается. Но ему же не объяснить.
Катя вздохнула.
— Ладно тебе. — Я попробовала ее утешить. — Зато будешь ходить с таким животиком. И у тебя там будет маленький. Ты кого хочешь?
— Не знаю. Девочку, наверное. Ее наряжать можно.
— Мальчика тоже хорошо. А твой кого хочет?
— Ему все равно, он просто хочет ребенка. Представляешь, раз он на спермограмму согласился?
— А как это?
— Я так смеялась! Мы приехали туда, там эти женщины, беременные, в очереди, кругом фотографии детишек; я-то ему обещала, что его никто и не заметит, но с ним же охрана, представляешь? Все смотрят, а я ему ключик даю и на дверь показываю: мол, тебе туда. Думала, он убьет меня сейчас. А он ничего, ухмыльнулся и меня за собой потащил. Там комната два на два и журнал Playboy на табуреточке. А потом выходишь оттуда с колбочкой, и опять все смотрят. Никакого интима!
— И что?
— Ждем результатов. Там от подвижности этих сперматозоидов многое зависит.
Я заехала в «Вини». Коллекционный фарфоровый сервиз для Барби стоил ненамного дешевле, чем мой парадный мейсенский.