До весны кравцовская группа «Алмаз» с негласной помощью Бабакина провела еще несколько подобных операций. В дальнейшем с каждой операции Кравцов организовывал «отходы» для Савушкина, который продолжал свои коммерческие дела с инженером Хорманом.
Однажды Кравцов пришел к Клейнеру и сказал:
— По-моему, мы выкачали все, что было в этом городе. Прошу вас подумать о моей дальнейшей работе.
— Без работы вы не останетесь, — ответил Клейнер. — А пока, господин Коноплев, я имею честь сообщить вам, что за заслуги в организации помощи армии вы награждены орденом…
Подготовка и тотальный заброс агентуры начались еще в конце зимы. Советских военнопленных доставляли в «Сатурн» из нескольких лагерей, даже из тех, которые находились в Польше и Германии. Специальные сотрудники абвера, разосланные по лагерям, вели там предварительный отбор. К концу марта Андросов один уже не справлялся с проверкой и обработкой поступавших в «Сатурн» пленных. В помощь ему был направлен Рудин.
С утра до позднего вечера Рудин беседовал с пленными. За день перед ним проходила вереница людей, и у каждого за душой была какая-нибудь подлость. По этому признаку их и подобрали в лагерях. Но меченные одним клеймом, эти люди были все-таки очень разными. Таких, которые свою подлость убежденно считали доблестью, было немного. Большинство, беседуя с Рудиным, старались приуменьшить значение своего подлого поступка. И тогда между Рудиным и его собеседником возникала своеобразная игра. Пленный скромничал, говорил, что он только формально числился доносчиком, но ничего особо полезного для Германии сделать, мол, не успел. А Рудин эту его скромность подвергал всяческим искушениям и по степени податливости пленного на искушения определял глубину падения человека и его опасность как будущего агента. Но и эти «скромники» были далеко не на один манер. Один становился скромным, лишь когда узнавал, что за работа ему предстоит, и категорически заявлял, что все написанное в характеристике — чистая брехня. Рудин видел: перед ним подлец, да еще и трусливый. Другой, добровольно дав согласие стать агентом, которого пошлют в советский тыл, скромничал только для того, чтобы ему дали задание полегче, так как на серьезное дело у него, видите ли, нет способностей… Были и такие, которые ради хорошего заработка готовы были на все. Самой редкой разновидностью были убежденные идейные враги советской власти, искренне желавшие выслужиться перед ее врагами… Словом, что ни человек, то новая загадка для Рудина. И загадка нелегкая, если учесть, что от его решения зависело, очутится ли тот или иной человек на советской территории в качестве агента гитлеровской разведки. Он старался, конечно, отправить в разведывательную школу как можно больше таких, которые по своим данным просто не могли стать хорошими агентами. Однако делать это нужно было очень осторожно: отобранные им люди проходили еще не одну проверку в школе.
На каждого принятого в школу агента Рудин составлял словесный портрет и краткую характеристику. Он передавал эти сведения Бабакину, тот переправлял их Маркову, а затем их получала Москва. Но Рудин понимал, что Москва ждет от него большего. Он предпринимал все, чтобы проникнуть в тайное тайных «Сатурна» и знать не только лица и имена агентов, но и то, когда, куда, с какой целью их забрасывают в советский тыл. И все же ближе к этой цели он не стал. Марков был прав: с началом тотальной подготовки агентов обстановка в «Сатурне» для Рудина стала более благоприятной. Спешка всегда в конфликте с бдительностью и даже с простой осторожностью. И все же неглупые люди, видать, разрабатывали систему секретности важнейших тайн «Сатурна»…
— Для разведчика терпение — оружие, — говорил себе Рудин, но эта истина не утешала его.
…Это весеннее утро началось для Рудина, как обычно. Когда он вошел в свой служебный кабинет, на столе уже лежал список военнопленных, с которыми он должен сегодня беседовать. Список был длинный. Заглянув в него, Рудин вздохнул и сел к столу. На кнопке звонка в комендатуру весело сиял солнечный блик, а нажми ее — и начнется тяжкое грязное дело.
Конвойный ввел молодого человека лет двадцати трех. Первое, что поразило Рудина, — внешний облик юноши. Он был очень красив. На нем топорщилась замызганная военная гимнастерка, прорванные на коленях брюки и вместо сапог опорки. Но все это на нем выглядело не жалко, не безобразно. И сам он весь был подтянутый и спокойно-сосредоточенный. Чаще перед Рудиным представали люди с потухшими глазами. Пока пленный усаживался на стуле, Рудин хорошо разглядел его лицо. Смугловато-матовый его цвет выдавал в пленном южанина — грузина или армянина. Черноволосый, чернобровый, над верхней, чуть вздернутой губой — черные усики, а глаза неожиданно голубые, со стальным отливом. Он смотрел на Рудина смело и даже с любопытством.
Рудин взглянул в справку и спросил:
— Каждан?
— Так точно, — сразу ответил пленный. — А еще точнее — Кажданян, я армянин… — сказал он без малейшего акцента. — Уроженец и житель Ленинграда. Отец — рабочий, мать — домохозяйка. Учился на третьем курсе Ленинградского кораблестроительного института. На фронт ушел добровольно в первые дни войны. Ни в партии, ни в комсомоле не состоял. В армии служил в разведке. В плен попал во время ночного поиска «языка». Был контужен миной и очнулся уже в немецком блиндаже.
Беседа развивалась нормально, он подтвердил все остальные данные справки. Но с самого начала у Рудина возникло недоумение, почему этот парень согласился стать агентом. В характеристике было сказано: «Добровольно изъявил согласие работать в немецкой разведке».
— Это правда? — спросил Рудин. Каждан пожал плечами и не ответил.
— Я спрашиваю, вы дали согласие работать с нами?
— В общем — да.
— Что значит — в общем?
— То и значит, — ответил он с вызовом.
— Вы представляете, какая работа вам предстоит?
— Тоже в очень общих чертах. — Каждан еле заметно усмехнулся. — Прошу вас уточнить.
— Вы пройдете курс специального обучения и затем с самолета или через фронт будете заброшены в советский тыл. Там вы будете действовать в качестве нашего агента. Понятно?
— В чем будут заключаться мои действия?
— Вы будете снабжать нас информацией.
— Какой?
— Полезной для Германии.
— И вредной для моих соотечественников?
— Естественно.
Рудин пристально смотрел на Каждана, он чувствовал, что за вопросами парня скрыта не наивность, а нечто другое. Их взгляды встретились. Голубые глаза Каждана приобрели стальной оттенок. Он откинулся на стуле, точно хотел лучше разглядеть Рудина.
— Скажите по личному опыту, — медленно заговорил Каждан. — А ведь это, наверное, нелегкая работа — помогать врагам и вредить своему народу?
— Что, что? — не поверил своим ушам Рудин. — Что вы сказали?
— То, что вы прекрасно слышали. Могу только добавить: работа эта, вероятно, не только тяжелая, но и подлая.