К Фольксштайну Самарин зашел уже в конце дня. Тот встретил его, как старого друга, с которым долго не виделся.
— Ах, Раух! Нельзя же быть таким обидчивым! — суетился он, усаживая Самарина. — Хотите кофе? Сигарету?
— Мне бы хотелось не терять попусту время! — холодно обронил Самарин.
— Вы уже ведете дела? — обеспокоенно спросил Фольксштайн,
— Если я буду бездельничать, отец прикажет мне убраться отсюда. К счастью, не все в Риге вмешивают в коммерцию гестапо.
— Но ведь ничего особенного не произошло! — воскликнул Фольксштайн. — Просто Граве неправильно вел разговор с вами, он сам это признает и, по-моему, готов извиниться. Меня-то он поставил просто в дурацкое положение. Но я, хоть и постарше вас, на него не обиделся. Я знаю, у людей этой службы так уж устроены мозги. — И без паузы спросил: — Вы от той своей идеи отказались?
— Почему? — пожал плечами Самарин. — Я решил вести это дело кустарно: кто-то продал — я купил. — И добавил с усмешкой: — И никаких акционерных компаний.
— Напрасно, напрасно, Раух! Поддержка такого человека, как Граве, означала бы для вас очень много.
— Допустим. Но тогда какова ваша роль?
— У меня своя роль, — мгновенно ответил Фольксштайн. — Граве обеспечит нам безопасность, а мы с вами будем обделывать дела.
Так... Во-первых, выяснена фамилия гестаповца. Во-вторых, судя по всему, Фольксштайн с этим Граве уже обдумали даже построение дела.
Самарин помолчал и спросил:
— Но может ли ваш Граве действительно обеспечить безопасность?
— О-о! Существенный вопрос! — воскликнул Фольксштайн и непонятно рассмеялся: — Вы же не знаете, кто он, мой Граве. — Фольксштайн уже готов был похвастаться, кто же он, его Граве, но остановился. — Словом, если мы с вами хотим иметь поддержку и защиту в том деле, Граве для этого идеальная фигура, можете мне поверить. Но нам надо снова встретиться втроем.
Самарин молчал, думал... Совершенно ясно, что Граве клюет, и, если в гестапо у него действительно какой-то значительный пост, эту линию надо развивать. Но следовало потом отделаться от Фольксштайна. Этот болезненно жадный к деньгам и не очень умный господин может испортить все дело. Но пока он нужен...
— Вы должны мне сказать, какое положение у Граве в гестапо, — сказал Самарин. — От этого зависит наша с ним встреча.
В глазах у Фольксштайна смятение. Молчит. Очевидно, ему разрешено сказать о Граве только то, что он уже сказал. Но может, его можно заставить говорить?
Самарин встал:
— Господин Фольксштайн, у меня сегодня еще очень много всяких дел.
— Сядьте, прошу вас! — взмолился немец.
Самарин продолжал стоять.
— Граве работает у штурмбанфюрера доктора Ланге.
— В конечном счете, все гестаповцы работают у него, — усмехнулся Самарин.
— Он его личный адъютант по связи с рейхскомиссаром Лозе.
Самарин, продолжая стоять, долго молчал и наконец спросил:
— Где и когда мы можем встретиться?
— Сегодня в двадцать три часа.
— Где?
— Мы с вами будем ждать его возле вашего дома.
— Хорошо. — Самарин посмотрел на часы: — Я уже опаздываю. До свидания.
— Я приду за десять минут до встречи! — крикнул ему вслед Фольксштайн.
Самарин шел по улице энергичным шагом действительно опаздывающего куда-то и очень озабоченного человека. Одно из двух: или дело наконец тронулось вперед, или — ловушка. Но вряд ли ловушка. Тогда, пожалуй, иначе вел бы себя Фольксштайн. И наконец, Граве для этого незачем было пользоваться услугами Фольксштайна.
Вернувшись домой, Самарин, может быть, целый час маячил по комнате, обдумывая все возможные вариации разговора с Граве. Придумывал убедительные доводы для оттяжки сделки, если тот ринется напролом. На случай если Граве снова начнет интересоваться фирмой «Раух и сын», воскресил в памяти все детали легенды, касавшейся фирмы, которая, между прочим, существовала, на самом деле и давно была зарегистрирована в гамбургском кредитном банке. Понемногу он успокоился, собрался с мыслями. До встречи оставалось около четырех часов. Не раздеваясь прилег на постель. Иван Николаевич говорил, что сон для разведчика — это зарядка нервного аккумулятора.
И черт те что ему приснилось: будто он и его спутник по скитаниям в Белорусских лесах Карандов, взявшись за руки, идут по зеленому лугу. Но почему-то это выглядело элегически замедленно, даже красиво и совершенно безопасно, будто войны нет, а они с Карандовым просто гуляют по зеленому лугу, освещенному косыми лучами солнца. И вокруг поют птицы.
Даже смешно стало, когда проснулся.
До встречи оставалось чуть больше часа. Самарин побрился, принял душ, надел свежую рубашку. Иван Николаевич говорил, что аккуратность во внешнем облике помогает разведчику быть более собранным и аккуратным в поведении.
Без пяти минут одиннадцать Самарин вышел из дома. У подъезда уже стоял черный «мерседес» Граве. Он сидел за рулем, а возле машины с его стороны стоял Фольксштайн. Они о чем-то возбужденно разговаривали.
— Это нечестно!.. — донесся до Самарина повышенный голос
Они его увидели.
Граве распахнул переднюю дверцу со стороны тротуара:
— Прошу.
Самарин сел в машину, и она тут же тронулась. Фольксштайн остался на тротуаре.
— Я решил, что лучше нам поговорить вдвоем, — объяснил Граве, когда они немного отъехали.
Самарин промолчал — неужели все-таки ловушка? Спокойно... Спокойно...
— Вы только не думайте о нем плохо, — сказал Граве.
— О ком? — притворился непонимающим Самарин.
— О Фольксштайне. Он нам пригодится. Но, знаете... У него большая семья, и он так хочет заработать, что это лишает его рассудительности. А дело, которое вы предлагаете, немыслимо без трезвой деловитости. Не так ли?
Самарин посмотрел на Граве и сказал с улыбкой:
— Между прочим, я тоже чертовски хочу заработать.
Граве рассмеялся:
— И я тоже.
Он вел машину быстро, уверенно, видимо точно зная дорогу и куда она должна привести.
Вскоре Самарин понял, что они едут по направлению к Межа-парку.
И там, в Межа-парке, Граве так же уверенно сделал несколько поворотов и остановил машину перед маленькой виллой, белевшей сквозь заросли сирени. Выключив, мотор, он откинулся на спинку сиденья:
— Здесь я живу...
Ни одно окно виллы не светилось. Они поднялись на крыльцо, сложенное из бугристых камней. Граве отпер дверь и вошел первым. В передней вспыхнул свет.
Они прошли в большую комнату с полукруглым эркером. Граве опустил маскировочную штору и зажег люстру. Обстановка в комнате была простая. Стены голые. Заметив, что Самарин осматривает комнату, Граве сказал: