— В комсомоле состояли?
— Что значит — состояла? Мне же еще нет двадцати семи. По июнь включительно взносы уплачены.
— Кто те немцы, с которыми вы познакомились? — спросил Шрагин.
— Сволочи.
— Офицер? Рядовые?
— Я о рядовых руки марать не собиралась.
— Они не предлагали устроить вас куда-нибудь?
— Предлагал один, — удивилась Юля. — Переводчицей в ресторан для летчиков. Тут, в городе.
— Что вы сказали?
— Сказала: будем посмотреть.
— Надо устраиваться.
— Зачем?
— Нужно, Юля. Очень важно знать, что думают летчики Гитлера, о чем между собой говорят, куда собираются лететь. А переводчик все это может узнать.
— Так что же, прямо вот так идти в этот их ресторан? — спросила она.
— Прямо вот так и идти… И сделать это, Юля, надо быстро. Дня через три-четыре постарайтесь сообщить, чем все кончилось. Скажете Саше, а он передаст мне. Если не выйдет, подумаем о чем-нибудь другом. Договорились? — Юля кивнула. — Ну что ж, по рукам! А теперь пошлите сюда Сашу. До свиданья.
Федорчук сел рядом со Шрагиным и выжидательно молчал.
— Кто я, ей по-прежнему неизвестно, — сказал Шрагин. — Знает она только, что мы с вами связаны каким-то общим делом. А теперь покажите мне, где спрятана взрывчатка.
Федорчук подвел Шрагина к забору.
— Глядите в щель. Видите недостроенное здание? Сюда, ближе, к самому забору, угол здания. Под ним и зарыто.
Шрагин внимательно осмотрел местность и предложил Федорчуку подумать, как без риска брать из тайника взрывчатку.
— А я уже продумал…
Федорчук провел Шрагина в маленький сарайчик, снизу доверху забитый дровами.
— Вот отсюда я сегодня ночью начну рыть подземный лаз прямо к тайнику.
— Куда будете девать землю?
— А вот туда, на грядки. У меня одна просьба: все, что связано с добычей взрывчатки и ее дальнейшим использованием, я хотел бы делать вместе с Харченко.
— Не возражаю, — отозвался Шрагин. — Как у вас с работой?
— Дымко сработал для меня надежную справочку на случай, если спросят. Ас настоящей работой, пожалуй, нужно повременить, пока выяснится, куда мне полезно идти, прихватив взрывчатку.
Все продумал этот спокойный и сильный человек. Шрагин поблагодарил его за это и ушел. Теперь Григоренко сопровождал его, идя позади.
Дверь Шрагину открыла Лиля.
— Как хорошо, что вы пришли! — шепнула она. — У нас ваш начальник адмирал Бодеккер. Его привел генерал Штромм, он сказал, что хочет лично рекомендовать вас адмиралу. А вас нет. Приведите себя в порядок и выходите.
— Хорошо.
Шрагин наскоро побрился, надел белую рубашку с галстуком и вскоре вошел в гостиную.
— Вот и господин И-гор! — крикнул генерал Штромм. — Узнаете его, адмирал?
— Как же, как же… — отозвался Бодеккер. — Мы знакомы.
— Добрый вечер, господа, — Шрагин сделал общий поклон подойдя к Эмме Густавовне, низко склонился к ее руке.
— Садитесь на диванчик к Лили, — томно сказала она.
Коньячная бутылка была уже пуста, генерал Штромм разливал в бокалы принесенное им немецкое вино.
— Как можно, господин И-гор, не торопиться домой к такой прелестной жене? — спросил генерал.
Шрагин любезно улыбнулся генералу и обратился к Бодеккеру:
— Я искал одного инженера нашего завода. Мне сказали, что он остался в городе, но где он живет — выяснить не удалось.
— Зачем вам заниматься этим? — загремел генерал Штромм. — Пусть адмирал позвонит коменданту города, и завтра вашего инженера доставят на завод. И вообще — к черту дела! И этот бокал золотого, как солнце, немецкого вина я хочу выпить за воздух нашего города, за воздух, который в эти дни стал чище.
Генерал выпил вино и, поставив на стол бокал, обнаружил, что больше никто из сидевших за столом свое вино даже не пригубил.
— Господа, в чем дело? Мой тост вам не по душе? Может, у вас в родне есть еврейские хвосты, хо-хо-хо!
Все молчали. И тогда Эмма Густавовна, не столько понимая, сколько чувствуя возникшую за столом напряженность, на правах хозяйки решила исправить положение.
— Ну зачем такие непонятные тосты? — пропела она своим воркующим голосом. — И вообще к чему за столом политика и всякое такое?..
— Непонятные тосты? — удивился генерал Штромм, оглядывая сидевших за столом.
— Я бы сказал — не совсем понятные, — заметил Бодеккер.
— И вам, адмирал? — еще больше удивился Штромм. — Из чистой вежливости в присутствии милых дам я не хотел вдаваться в подробности, но теперь я просто вынужден это сделать. В городе проводится ликвидация евреев, вот и все.
Глаза у Эммы Густавовны округлились.
— Что значит… ликвидация?
— Гнедиге фрау [2] , ради бога… — генерал Штромм прижал руки к груди. — Не требуйте от меня дальнейших подробностей.
— Вы имеете в виду их выселение? — спросил Бодеккер.
Шрагину показалось, что на самом деле адмирал прекрасно знал, о чем говорит генерал, но провоцировал его сказать все до конца.
Штромм всплеснул руками:
— Боже, куда я попал! В общество наивных слепцов! Может, вы меня разыгрываете? — Он посмотрел на Бодеккера и, начиная сердиться, сказал: — Да, адмирал, выселение или, точнее, переселение к праотцам. — Он повернулся к Эмме Густавовне. — Извините, мадам.
За столом воцарилось еще более напряженное молчание. Шрагина очень тревожила Лиля, она смотрела на генерала с откровенным отвращением. Шрагин незаметно для других под столом крепко сжал руку Лили и сказал спокойно:
— По-моему, все настолько ясно, что можно перейти к другой теме.
— Браво, господин И-гор! — гаркнул генерал и налил себе вина. — Черт бы побрал моего шофера, говорил же я ему взять вина побольше.
— Я могу предложить наше крымское, — поспешно сказала Эмма Густавовна.
Шрагин чувствовал, как дрожала в его руке холодная рука Лили.
— Вы плохо себя чувствуете? — тихо спросил он.
Лиля кивнула.
— Тогда зачем вы здесь сидите? Идите и ложитесь в постель, на вас никто не обидится. Верно, господа?
— Право огорчиться мы все же за собой оставим, — прогудел генерал, окидывая взглядом тонкую фигуру Лили.
— Правда, меня что-то знобит, — сказала она.