– И ради чего рискуете?..
– Да как сказать… Привык. Да вон и Енте на приданое еще подсобирать нужно.
– Или у вас грошей мало, – усмехнулся Наумчик. – А если посадят, что тогда?
– Типун тебе на язык! – замахал руками Хаим.
– Ента наша какой красавицей стала, – неожиданно сменил тему разговора красный командир. – Прямо роза ханаанская. Женихи-то имеются?
– Мала она еще, – недовольно произнес Хаим.
– Что значит – мала? Девица, как говорится, самый цимес. Или вы, папаша, всю жизнь ее при себе держать собираетесь?
– Есть у нее один вздыхатель, – поморщившись, сказал Хаим.
– Кто таков?
– И роду хорошего, и умен, и с лица ничего себе, вот только… – Хаим замолк.
– Что – «только»? – с интересом спросил Наумчик.
– Как бы не от мира сего молодой человек. Годков уж хлопчику немало, целых двадцать пять, а все какой-то чепухой занимается.
– Говорите яснее, папаша.
– Премудростями древними увлечен. Каббалу изучает.
– Мудрец, значит?
– Вроде того, – Хаим вздохнул. – А так парень справный.
– Ну а Ентеле?
– Беда в том, что и ей он нравится.
– В таком случае, папаша, пожените их. Пускай идут под балдахин… Если отец красивый и умный, значит, и дети такими же народятся. Вам с мамеле на старости лет отрада.
– Оно, конечно, так, – согласился с сыном Хаим, – но зачем нам в доме умник?
– Как зачем? Для престижа. Ведь ученость у нас всегда ценилась выше всех мирских благ. Раввин, цадик… Породниться с этой публикой считалось пределом мечтаний.
– А ты в синагогу-то ходишь? – неожиданно спросил Хаим у сына.
– Что вы, папаша, – хмыкнул Наумчик, – я член большевистской партии.
– Жена русская, богу нашему не молишься… Значит, еврейство побоку?
– Странно вы ставите вопрос, папаша. Евреям нынче, так сказать, карт-бланш вышел. Это раньше в черте сидели, а теперь наши всюду. Даже на самом верху. Вы подумайте, папаша: товарищи Каменев, Зиновьев, да и сам Лев Давыдович Троцкий, с которым, между прочим, я вот этой самой рукой здоровкался, – Наумчик потряс перед носом отца здоровенной ладонью. – Кто они, по-вашему? Это в раньшее время тебя назовут жидом, в морду плюнут, и ничего… А теперь в суд пожалуйте, за оскорбление личности… Конечно, чем-то приходится жертвовать.
– И раньше можно было жертвовать, – спокойно возразил Хаим. – Крестись – и живи где хочешь, делай что хочешь.
– Я от своей нации не отказывался! – запальчиво произнес Наумчик.
– На гойке женился – это как понимать?
– По-вашему, папаша, я выкрест?!
Разговор начинал принимать неприятный оборот.
– Погоди, Наумчик, не горячись, – примирительно сказал Хаим, – давай лучше выпьем.
Но сын не успокаивался.
– Постойте, папаша, – раздраженно продолжал он, – давайте разберемся. Если вы такой правоверный, так чего же Ентеле замуж за этого мудреца выдавать не желаете?
– А потому, – ответствовал Хаим, – что желаю разобраться, какую по сегодняшней обстановке линию выбрать. И у тебя совета спросить хочу. Ты же нынче в начальники вышел.
Наумчик взглянул на отца, подозревая издевку, но лицо Хаима было серьезно.
– То есть, папаша, вы желаете, чтобы я вас поучил жизни? – засмеявшись, спросил Наумчик.
– Вроде того…
– В таком случае вот мой совет. Думаю, вам нужно отсюда уезжать.
– Куда, интересно?
– В какой-нибудь крупный город, лучше всего в Москву.
– Но я уже жил в Одессе. Мне не понравилось. Шума много, а толку мало.
– Москва – не Одесса! – веско заметил Наумчик. – И равнять нечего.
– И в Москве я бывал… Помню в восемнадцатом годе…
– Те времена лучше не вспоминать, – перебил отца Наумчик. – Было, не было… Конечно, вы, папаша, можете и дальше бултыхаться в здешнем болоте, но учтите одно: рано или поздно за вами придут.
– А ты мне поможешь… – полувопросительно, полуутвердительно заявил Хаим.
– Это, папаша, маком, – хмыкнул Наумчик. – Кто я такой?! Начнешь вам помогать, следом загребут… за компанию, так сказать. Тут нужно действовать иначе. Между прочим, я приехал не один, а со своим другом Соловьем.
– Что за Соловей такой? Может, Соловейчик? Он что, аид [4] ?
– Русский парень. Товарищ мой задушевный, воевали вместе в гражданскую. Он теперь большой человек. Если на царские звания переводить – полковник, а по должности – зам. командира дивизии. И… – тут Наумчик многозначительно поднял палец к носу, – … человек неженатый.
– Как понимать твои намеки? – изумился Хаим.
– Думайте, папаша… Ведь вы всегда неплохо соображали.
– Ты хочешь сказать, что Енту нужно выдать замуж за твоего Соловья?!
– А почему бы и нет? Колька без пяти минут генерал…
– Да в уме ли ты?! Он же не наш!
– Ничего… неважно. Примеров много. Вон хоть Тору возьми. Эсфирь вышла замуж за этого… как его? Забыл! Что царь – помню, а как звать – не помню.
– Артаксеркс.
– Вот-вот. И народ Израиля потом спасла от козней амановых. Ведь так?
– Дурацкий пример. При чем тут Эсфирь?! Еврейская девушка выходит замуж за русского. Где ж это видано?!
– Нынче времена другие. В Москве сплошь и рядом подобные вещи наблюдаются. Если хочешь знать: у красного героя товарища Ворошилова жена – еврейка…
– Не может быть!
– Партбилетом отвечаю.
Хаим потрясенно молчал, обдумывая услышанное.
– Ну, хорошо, – наконец заметил он. – Допустим. Но захочет ли твой Соловей жениться на нашей Ентеле? Ведь он ее даже не видел?
– Как увидит – сразу захочет, – авторитетно заметил Наумчик. – Ведь не девушка, а… – он не договорил, а лишь причмокнул губами в знак восхищения. – Красивая, умная, скромная… Надеюсь, никакие сплетни про нее по дворам не гуляют?
– Что ты, что ты! – замахал руками Хаим. – Наша Ентеле чиста, как голубица. Вот ты все про этого Соловья твердишь, сынок. Да где же он сам?
– Заехал по служебной надобности в одно место, – уклончиво пояснил Наумчик. – Через день-другой будет здесь. Мы с ним заранее договорились. Понимаете, папаша, при его чинах пора бы ему уже жениться. А то начальство в недоумение приходит.
– Отчего же он раньше этого не сделал?
– Война, понимаешь ли, фронты… Была у него вроде жена, да, говорят, померла в двадцатом… Если наша малютка выйдет за него, то следом и вам с мамеле можно отсюда сваливать.