Реб Зундл, конечно же, знал о событиях, разворачивающихся в доме Берковичей, но появляться там не спешил, полагая, что Хаим скоро придет к нему сам. Так и случилось.
Видом реб Зундл напоминал сказочного гнома, какими рисуют их на баварских рождественских открытках. Он был крайне мал ростом, имел окладистую серебряную бороду и носил круглые очки в стальной оправе. Если бы вместо ермолки его большую, несоразмерную тщедушному телу голову украшал остроконечный колпак, перед нами был бы истинный подземный житель.
– Проходи, Хаим Беркович, – пригласил раввин старого знакомого, после того как они обменялись приветствиями. – Наслышан, наслышан о твоих несчастьях.
– И не говорите, раби, – понурился Хаим. – Вот пришел за советом и помощью.
– Ну так расскажи все по порядку. Как дело было?.. Говори все без утайки.
И Хаим, сбиваясь и перескакивая с одного на другое, поведал о происходящем.
– Н-да. Редкая напасть тебя постигла. И не только редкая, редчайшая. Я думал, диббуки только в сказках остались.
– Если бы… – удрученно произнес Хаим.
– Подобный случай, правда, очень давно, имел место в Шаргороде. Там диббук вселился в одну девицу, но вскорости был изгнан шаргородским цадиком, раби Меером из Ружинской династии. Большой святости был человек.
– Значит, выгнать нечистую силу можно, – обрадовался Хаим.
– Можно-то можно… – тут раби Зундл замялся.
– А в чем загвоздка?
– Не каждому по силам, – признался раввин. – Не уверен, что у меня получится. Процедуру обряда изгнания я знаю, хотя ни разу ею не пользовался. Попробовать, конечно, можно, но не гарантирую.
– Заклинаю создателем, – взмолился Хаим, – избавьте от этой нечисти! Все, что угодно, для вас сделаю, сколько хотите заплачу.
– Ну, ладно, ладно… Об этом потом. Приведи его сюда.
– А если он не пойдет?
– Можешь не сомневаться, пойдет. Гордыня его приведет. Он со мной побороться захочет.
Предложение отправиться к раввину вначале вызвало у диббука громкий, язвительный хохот. Хаим ни разу не слышал, как смеялся при жизни Моисей, но такой истошный, почти истерический визг мог принадлежать только сумасшедшему.
– Значит, раби желает со мной пообщаться, – заливался диббук, – наверное, изгнать меня хочет? Убедиться в своих истинных возможностях. Так вот что я тебе скажу, косоглазый олух: ничего не получится!
Хаим заметил: мертвый Моисей вел себя все более нагло, перейдя к прямому хамству. И это при Енте, которая никак не реагировала на то, что в ее присутствии оскорбляют отца!
– Можно, конечно, и сходить, – сообщил диббук без особого энтузиазма. – Заодно и косточки размять. А то засиделся я в твоем клоповнике. Пойду взгляну на этого глупого старикашку Зундла. – Диббук мерзко захихикал. – Ты тоже пойдешь со мной? – спросил он у Хаима. – Давай, давай… Убедишься, что этот ваш раввин – вонючий бурдюк с прокисшим вином.
Когда они вышли на улицу, толпа, стоявшая возле дома, ахнула и подалась назад. Люди в ужасе таращили глаза на высокого человека в военной форме, по лицу которого непрестанно пробегали гримасы, словно у него был нервный тик.
– Мошка, ты ли это? – дрожащим голосом спросил какой-то смельчак.
– Я, Беня, я, – важно ответствовал диббук.
– Узнал, узнал!.. – зашушукались в толпе.
– А почему ты, ничтожный дрочила, называешь меня каким-то Мошкой?! Меня – прибывшего в ваш ничтожный городишко прямиком из царства мертвых! Да кто вы такие?! Жалкие, убогие людишки… пакостники, бессмысленно грешащие… Все про вас знаю. Могу рассказать. Вот ты, Гершель Смушкис, третьего дня ходил в кабак, где лакал водку, а закусывал ее свиной колбасой, а еще нахваливал трефное лакомство. Или ты, Двойра Шапиро… Неделю назад твой муженек укатил по делам в Жмеринку, а ты что же… Тут же открыла дверь Иоське Магазинику. Вон он стоит, Иоська… Могу рассказать дальше, чем вы с ним занимались. Знаете, люди, как высоко умеет задирать ножки наша Двойра…
Толпа в ужасе и восторге взвыла. Однако Двойра вовсе даже не смутилась от обличений нечистой силы.
– Как ты был Мошкой, так им и остался! – презрительно изрекла она. – При жизни вдоль заборов крался да в окна заглядывал и сейчас, видать, тем же занимаешься. И из царства мертвых тебя выпихнули, потому как твоя тухлая душонка никому не нужна. Шваль, одно слово, дерьмо собачье. А сам ты как был шлемилем, так шлемилем и остался. Не боюсь тебя ни в каком обличье! – И она плюнула в сторону диббука.
Хаиму показалось, что нечисть, сидевшая в красном командире Соловье, смутилась.
– Да я бы мог разорвать тебя на части, – грозно сказал диббук.
– А попробуй, – издевательски произнесла Двойра.
– Некогда связываться с глупой, похотливой сучонкой.
– А иди… куда идешь, – отпарировала Двойра.
И странное дело: диббук перестал препираться и молча зашагал вперед. Двойра вслед ему презрительно захохотала.
«Эге, – подумал про себя Хаим, – Мошка-то, похоже, посрамлен. Правду говорят: бабьего языка и черт боится. Может, диббук не так уж и страшен, как хочет казаться?»
У раввина их уже ждали. Кроме самого реба Зундла, присутствовал служка при синагоге Енох, тот самый коновозчик, на чьих дрогах увезли на кладбище тело Моисея.
– Ну что ж, входите… – пригласил гостей реб Зундл. Он с любопытством оглядел статную фигуру Соловья, взглянул в его глаза.
– Так это и есть диббук? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Хорошее тело он для себя выбрал, добротное…
– А ты как думал, раввин, – хмыкнул диббук. – Неужто мне должно было вселяться в косоглазого.
– Но почему ты выбрал для себя тело этого военного? Ведь он даже не еврей.
– Косоглазый плюнул на мою могилу, – пояснил диббук. – А до этого моя матушка прокляла весь их род. Военный, его зовут Соловей, муж моей любимой Енты. Пускай не по нашему закону, а по советскому, но все ж таки муж. Потом он не христианин…
– А кто же?
– Безбожник, или, говоря современным языком, атеист. Значит, его душа не находится под божественным покровительством. Понятно, раввин?
– Более-менее… И сколь долго ты намерен пребывать в этом теле?
– До его скончания.
– Вот как! Тора говорит: нельзя мертвым пребывать среди живых.
– Я не мертвый!
– Ты перешел в иной мир и должен пребывать там, пока не придет время воскрешения. Так что ты должен покинуть тело этого солдата.
– Командира, – поправил его диббук. – Стал бы я вселяться в солдата! Обижаешь, раби.
– Солдата – в смысле воина. Уходи прочь из его тела!
– И не собираюсь. Попробуй, изгони меня.