Да. Нормальные люди обычно именно так и разговаривают. В скрюченном состоянии и когда половой коврик забивается в рот.
Ноги на мне задвигались, голоса стали оживленными.
Наверное, когда говорят: «В эту минуту напряжение между ними спало», имеют в виду именно такую ситуацию.
* * *
— Гур, гур, гур, вые…ть, гур, гур… сука…
«Не убьют, — думала я, — шапку на глаза надели, не убьют».
— Слушайте, хотите, я вам анекдот расскажу? В два часа ночи мужик шарит по всем кухонным шкафам, заходит заспанная жена. «Где-то здесь водка была спрятана». — «Так ты ее на похоронах отца выпил». — «То-то я смотрю, что-то папашки не видно!»
Тот, что сидел впереди, засмеялся.
Они снова заговорили. По-моему, заспорили.
Разбавляя свои слова русским матом.
В какую сторону мы едем? Сколько времени?
Большим пальцем я стянула со среднего кольцо. Не бог весть что, но все-таки бриллианты.
Подняла руку вверх, наугад.
— Держите кольцо. Денег стоит немерено. С бриллиантами. Муж подарил.
— Кто твой муж?
Мысли в голове закрутились, как на ускоренной перемотке: «Дипломат? Американец? Депутат? Олигарх?…»
— Права отдайте, — проныла я.
«… — Милиционер? Прокурор? Художник?»
Что сказать? Чтобы не испугать. И не слишком расслабить.
— Давайте я вам еще один анекдот расскажу, а вы мне за это — права?!
— Давай.
Я получила легкий пинок в живот.
— Девушка приходит к врачу: «Доктор, меня все раздражает». Доктор спрашивает: «Что именно?» Девушка ему, злобно так: «Не зли меня, сволочь!»
Они громко заржали. Я почувствовала себя актрисой, которую осыпали овациями на дебютной премьере.
Тот, что впереди, перестал орать.
По времени мы уже вполне могли оказаться за городом.
— Это твой адрес? У тебя ребенок есть?
Зачем я взяла с собой паспорт? В голову снова вернулась боль.
— Это адрес прописки. А живу я за городом. На Рублевке, слыхали? Туда не подъедешь просто так. Камеры и охрана. Вам туда лучше не соваться. «Мерседесов» и в Москве хватает.
Мне хотелось сказать: «Отпустите меня, пожалуйста». Мне так сильно хотелось это сказать!
Еще сильнее, чем в пятнадцать лет объясниться в любви Сереже Храмцову.
Они переговаривались. Именно переговаривались. Я напряженно думала: хорошо это для меня или нет?
Машина стала реже останавливаться. Значит, светофоров все меньше…
— Господи, помоги мне… — Я забормотала слова, выдумывая их на ходу, бессвязные и бессмысленные, тихо, но так, чтобы они смогли уловить суть. -…Вседержитель, прости нас, грешных, помоги нам, кающимся…
Пинок в бок.
— Ты чего там?
— …Господи, всепрощающий, рабы твои… — Что-то подобное я исступленно бормотала несколько минут. Как пела без музыки.
Несколько рук сильно дернули меня вверх.
Я завизжала от ужаса. Я забыла все свои уловки.
Я кричала от страха. Кричала не потому, что решила кричать, а кричал мой рот. Сам. Моя голова. Мое тело. Сердце. Руки. Все кончено. Я кричала с тем же отчаянием, с каким кричит ребенок, рождаясь. Не понимая, почему он кричит. Но не кричать не может.
Я ударилась головой о дверь; перед глазами оказалось крутящееся колесо машины; мое тело перекатилось несколько раз по асфальту; я шевельнула рукой. На небе собирались тучи. Я была жива. Меня выкинули из машины.
Я вскочила и побежала… Бежала, пока были силы. Хотелось оглянуться назад, но я не позволяла себе.
Когда бежать я уже не могла, я пошла. Я шла очень долго, и за все время не проехало ни одной машины. С двух сторон дороги был лес.
Я устала и остановилась. Села на обочину. И заплакала.
Я была одна, в лесу, избитая, уставшая. Неизвестно где. Телефон они забрали.
На шум мотора и яркий свет фар я бросилась грудью в лучших традициях отечественного кинематографа про войну.
* * *
Ромы дома не оказалось.
Я налила полную ванну воды. Вылезла, мокрая, добежала до входной двери, проверила — заперта ли, вернулась.
Доливая только горячую, я смогла согреться.
Рома был на встрече и домой не собирался.
Я расплакалась.
Он приехал через двадцать минут.
Мы лежали, обнявшись, и он гладил меня по голове.
Он принес мне чай, а потом коньяк. Я смешала и то и другое и закрыла глаза. С облегчением поняла, что засыпаю.
Мне позвонила с сочувствием вся Москва. Сарафанное радио.
Всех интересовали жуткие подробности. Не изнасиловали меня? Страшно было? Как, анекдоты рассказывала, правда?
Приехали Машка с Анжелой.
Последние события затмили все, что было до этого, и я встретила их без замирания сердца.
— Перестань брать трубку, — посоветовала Машка, — пусть мучаются от любопытства.
— Ты на чем теперь ездить будешь? — спросила практичная Анжела.
— Только не на «мерседесе», — ответила я. — Мне Рома «фольксваген» какой-то обещал. Из офиса.
Они понимающе кивнули.
— Я сама так боюсь на этом Cayenne, — призналась Анжела. — Всю дорогу в зеркало смотрю, ужас.
— Мне в милиции сказали: девушки, которые на дорогих машинах ездят, у них называются «парашютистки», — сообщила я.
Я действительно утром побывала в отделении.
Рома возил. Я заявление написала. Пусть мой «мерседес» ищут.
— Да, ужасно страшно, — согласилась Машка.
— Хочется иметь пистолет или охрану, — сказала я. — Я стреляю отлично, кстати.
— Никита. — Анжела поставила ударение на последний слог.
— Только не знаю, успела бы я достать пистолет или нет.
— Никита. Клево! — подхватила Машка. — Давайте агентство откроем: «Никита».
— Пистолеты будем продавать? — спросила я.
— Нет! — Машкины глаза азартно заблестели. — Женщины-телохранители. Такого еще нет!
— Лучше уж нахлобучки на каблук, — засомневалась я.
— Какие нахлобучки? — удивилась Анжела.
— Да нет, охранницы — это суперидея. Это будет модно. И дорого. Все захотят.