Вот по этой напряженной, испуганной интонации я вдруг уловил, точно понял: что-то не так с ним. Не тот, за кого себя выдает, возможно… Или мне все-таки показалось?
Снова — дни ожидания. Длинные, длинные дни. Ничего не происходило. Единственное, что хоть как-то скрашивало скуку, — молитвы. Муджахиды слонялись по лагерю сонными привидениями. Абу Абдалла не показывался. С Томасом общаться не хотелось, лекциями уже сыт был по горло. Навалилась душная тоска. Танюша, дочка — конечно, думал о них постоянно. Ни на секунду не забывал. Тысячу раз задавал вопрос Томасу: как они? что с ними? И тысячу раз получал один и тот же расплывчатый ответ: с ними все в порядке, можете не беспокоиться. Насколько я понял из давних, еще у Марка, разговоров со своими, их держат на какой-то военной базе в песках. Где — понятия не имею. Даже не знаю, в этой ли стране.
Больше всего на свете я мечтал вернуться домой. Избавиться от этого кошмара, прекратить его раз и навсегда. И в то же время… В то же время абсолютно не представлял себе, что будет, когда я вернусь в Москву. Снова напялить костюм офисного служаки и усесться за компьютер? Как-то совершенно в голове не укладывалось. Москва, вообще тот мир, из которого я так неожиданно выпал, представлялись все более нереальными, словно в тумане или во сне. И еще более нереальной представлялась жизнь, которую я там вел. «Нормальная», цивилизованная. Относительно безопасная. Когда я думал об этом, все выглядело чужим, отчужденным… скучным. Пресным. Пошлым. Как будто был много лет сушеной рыбой, таранкой, селедкой, закатанной в жестяную банку, и внезапно чудом ожил, вильнул хвостом, нырнул в морскую воду… Со мной что-то случилось, я не мог еще понять, что именно. Я по-прежнему оставался европейцем, человеком Запада и атеистом, не чувствовал ничего, что связывало бы меня с этой войной, с исламской религией, со всем, что окружало, и все же… Мне казалось, что я стремительно повзрослел. Части души, части личности, до сих пор болтавшиеся отдельно, сами по себе и каждая за себя, соединились, схлопнулись, как хорошо пригнанные детали автомобильного двигателя. Срослись. Во мне возникло нечто цельное, устойчивое, некий твердый стержень, которого так не хватало раньше. Я… как бы это сказать?.. Я мог доверять себе, полагаться на себя. Ощущал… ну, такую глубокую уверенность, что ли. Человек совершенно невоенный, питавший всегда отвращение к насилию, я чувствовал себя комфортно с оружием в руках. Нет, у меня не было желания убивать, конечно. И не было цели, идеи, за которую можно убить. Но… это можно уподобить шарику рулетки, который долго вертится, описывает длинные круги и затем ложится наконец в лунку. Не имеет значения, что за лунка: красная, черная, зеро. Мой бег прекратился. Я стоял в некоей точке, откуда мир воспринимался по-другому. Эта точка была моим местом в мире. Моей собственной человеческой позицией, И я испытывал гордость, что так получилось, что у меня эта позиция есть. Я стал мужчиной. Сильным, злым вооруженным самцом. Меня окружали такие же сильные и злые вооруженные зверюги. Не понимая их языка, я чувствовал с ними бессознательную близость. Во мне забил ключ мощной, хищной энергии. Нет, это не подростковая романтика войны сопливая, совершенно другое. Трудно описать. Словно ты вернулся… банально звучит, к корням, к истокам… Сбросил многослойные маски, перестал притворяться. Перестал быть плюгавым маленьким человечком, колесиком и винтиком всеобщего механизма. Рабом компьютера, телевизора и супермаркетов. Всеобщей бессмысленной суеты. Оплаченного до последней паркетины уюта. Многоруких и многоногих коллективов. Отказался служить системе, которая сама же пожирает тебя, переваривает и извергает. Здесь, в пустыне, пережив настоящее, не сравнимое ни с чем одиночество, я проникся его очарованием. Предоставленный фактически сам себе, лишенный собеседников и уж тем более единомышленников, я испытывал странный покой. Как будто ничего страшного нет в мире, ничего со мной плохого не случится. Словно лежишь на бескрайнем зеленом лугу и глядишь в такое же бескрайнее синее небо. Странно…
Но, как всегда, это только одна сторона медали. Прежнее «я» не умерло, никуда не делось. Присутствовало, жило. Периоды покоя перемежались воспаленной, безумной тревогой. Хотелось бежать куда глаза глядят, затеряться в песках и умереть. Иногда приходило чувство тупой обреченности. Несколько раз я был близок к тому, чтобы вставить ствол автомата себе в рот и выстрелить. Особенно безлунными ночами. Спасали мысли о близких, о своих. Таня, Еж… Не могу их бросить! Очень, очень мне было тяжело. И — ноль информации, полная безвестность. Что происходит? Почему не атакуем? Почему молчит противник?..
Наконец Аллах сотворил чудо. Однажды, бродя по лагерю поздним вечером, услышал музыку. Пошел на звук как завороженный и обнаружил муджахида, что пыхтел ганжой и наслаждался заунывным пением, которое транслировал миниатюрный японский приемник. Муджахид был в полной отключке, невменяемый. И я сделал то, за что здесь запросто отрубают руку, — подошел тихонько, отключил приемник, положил в карман и бесшумно исчез. В любом случае мог бы потом сказать, что Ахмед или Хасан обсадился, как речной трамвайчик, и подарил мне игрушку, — попробуй докажи обратное! А насчет руки — действительно правда. Еще когда шли через пустыню, один паренек украл у спящего приятеля электронные часы. Дешевые, гонконговские, за доллар. Приятель поднял крик, часы нашли. К Абу Аб-далле виновного тащить не стали. Явился шейх Халиль, кратко выслушал обе стороны, вынес приговор. Виновного скрутили, положили руку на камень и отсекли кисть топором. Очень громко парень кричал…
Счастливый, втихомолку выбрался из лагеря, нашел укромное место — ложбинку в основании высокого холма, поросшего клочковатой травой. Техника оказалась слабая и старая. Никаких коротких волн. Единственное, что удалось найти среди однообразных восточных завываний, — египетскую радиостанцию, которая транслировала новости на английском языке. Несколько ночей подряд провел без сна, пытаясь сквозь треск помех расслышать бормотание сонного диктора. Рискуя, я отчетливо это понимал, своей шкурой. И жестоко промерзая до костей.
…Организация Объединенных Наций по-прежнему не дает санкции на проведение военной операции в Северной Африке.
…Мощные антивоенные демонстрации прокатились по всему миру. Более 75 тысяч человек вышли на улицы Вашингтона с требованием не допустить агрессии Соединенных Штатов в Северной Африке. Это крупнейшая подобная демонстрация в Америке со времен вьетнамской войны. В Риме число демонстрантов достигло около 50 тысяч человек, в Берлине — 10 тысяч.
…Британские демонстранты сожгли американский флаг возле здания посольства США в Лондоне.
…Боевики «Хамас» угрожают применить против Израиля ядерное оружие в том случае, если американцы начнут военную операцию против исламских повстанцев. Участившиеся в последние месяцы террористические акции, которые устраивают в этой стране террористы-камикадзе, позволяют считать намерения «Хамас» достаточно серьезными.
…Федеральный канцлер Германии официально заявил, что бундесвер не будет участвовать в вооруженных конфликтах, которые не несут прямой угрозы национальной безопасности страны.
* * *