— Что здесь вообще такое? — спросил я.
— Понятия не имею! Нам же из отдела выходить нельзя. А сколько всего отделов, каких — не знаю. Иззи говорит, целый подземный город. Может, врет. Знаю только, что компьютерными делами занимается Танака. А решает все Марк. Ты уже говорил с ним?
— Да. А кто он?
— Большая шишка. Я слышал, итальянец. Он не идейный, его тоже наняли, чтобы на них работал. Здесь вообще идейных мало. Марк — good boy, с ним можно иметь дело. Я, знаешь… ну, тяжело, в общем, без бабы… И я Марку однажды намекнул. Прихожу к себе, а в шкафу — целых три журнала! И не bullshit, а немецкие, высший класс! Эх-хх… Приходится каждую ночь, под одеялом, с фонариком, чтобы камера не засекла…
— А если засечет?
— Лучше и не думать. Говорят, могут кастрировать.
Почти до самого утра Пит плакался мне на свою жизнь. Рашид — тупой кретин, который держится за место, а в деле не понимает ничего. Он ничего и не делает, только следит за порядком. Коллегам доверять нельзя: любой из них, если что, продаст с потрохами. Никто толком не знает, чем занимается сосед. Алкоголь категорически запрещен. Сьерра-Леоне в сравнении с этим всем — сказка…
Наконец случилось долгожданное. Рашид открыл одну из комнатушек:
— Твой компьютер. Вот дискета, на ней задание. Вечером приду проверю.
Уже хорошо. Включил машину — полный завал. Скорее всего кто-то занес вирус, и система упала намертво. Провозившись битых три часа, понял, что ничего не выйдет. Нужно все переустанавливать заново. Решил не сдаваться, мучился до самого вечера — глухо. Как после ядерной бомбардировки. К концу дня явился Рашид:
— Покажи работу.
Я честно ответил: компьютер неисправен. Попросил инсталляционные диски с программами.
— Что-о?! — взревел Рашид, и завоняло от него еще сильнее. Потом каким-то козлиным: — Ты сломал компьютер, русский! Ты — провокатор, американский шпион! Клянусь Аллахом, ты пожалеешь о том, что сделал!
Стараясь оставаться спокойным, я снова повторил, что компьютер достался мне неисправным. Что занести вирус я никак не мог, эта зараза воздушно-капельным путем не передается. Бесполезно. Рашид орал, топал ногами. Не знаю, за что он меня так возненавидел. Убежал, привел с собой автоматчика. Все повторял:
— Клянусь Аллахом, ты пожалеешь! Пожалеешь! Меня отвели в дальний конец коридора. Туда, где, по моим расчетам, находились какие-то складские помещения. Оказалось, карцер. Впихнули в бетонный шкаф, легонько наподдав прикладом между лопаток. Ни на что другое это действительно походить не могло, кроме шкафа. В узкой части плечи касались стенок. В широкой части упирался в стены обеими ладонями. Распрямиться в полный рост невозможно, я оказался выше потолка на целую голову. Зиндан гораздо комфортнее, просто пятизвездочный отель. Полная темнота. Дверь прилегает настолько плотно, что даже щелки не остается. Сырой, холодный, склизкий пол. И духота. Вообще нечем дышать. Не помню, сколько прошло времени, когда мне стало страшно до икоты сумасшедшей. Казалось, стены медленно смыкаются, как у Эдгара По. Движутся навстречу друг другу. Сел на корточки, уперся в одну стену спиной, в другую — ногами. Стал ждать. Вроде сомкнулись на несколько сантиметров. Или показалось? Давящее ощущение продолжало нарастать. Темнота сгущалась физически в плотную массу. Дышал глубоко, ртом. Кислорода отчетливо становилось меньше. И еще начали слышаться шорохи. Отчетливые, быстрые шорохи. Словно тут крысы. Окаменел, втиснулся в угол. Руку собственную, и ту невозможно было разглядеть. От ужаса я закричал. Завопил во всю глотку. Крик сам вырывался из меня, я его не контролировал. Никто не отозвался. Мертвая, гробовая тишина. Кажется, раздались шаги? Ближе, ближе… Нет, всего лишь кажется. Выступил холодный липкий пот. Тек по спине, по лицу. Рубашка — хоть выкручивай. Снова закричал, принялся бить в дверь руками и ногами. Бесполезно. Все ушли. Все давно спят… Постепенно страх перерос в какую-то глубокую, тупую тоску. Во рту появился странный металлический привкус, будто сосешь медный пятак. Перед глазами стояла навязчивая картина: три собаки бегут по бескрайнему заснеженному полю. Именно три. Паршивые такие дворняги. Одна чуть побольше остальных, лохматая, рыжая, хвост бубликом. И прихрамывает, волочет заднюю ногу. Две другие — черная и бесцветная какая-то, в лишайных пятнах. Бегут быстро, но с места почему-то не двигаются. Бег на месте. И это поле мерзкое, отвратительное, как бывает поздней осенью, с подтаявшим грязным снежком. В гнилых проплешинах. Над ним — плоское серое небо, словно каток по нему проехал. И такая безысходность, такая мука нечеловеческая во всей этой картине! Я гнал ее от себя, пытался сосредоточиться на чем-нибудь другом — напрасно. Все равно появлялись собаки и поле. Так, должно быть, с ума и сходят. Поймал себя на том, что тихонько вою. Поскуливаю по-собачьи, потом принимаюсь выть. И тело покачивается в такт — вперед-назад, вперед-назад… Господи, да что же это?.. Встал, ударился головой о потолок, немного пришел в себя. Ведь выпустят в конце концов, не могли же здесь замуровать навсегда… Хотя почему нет? Какой подлый все-таки этот Рашид, гнида!.. Что я ему сделал? Они все меня ненавидят здесь, ненавидят!.. Проклятые скоты, скоты… Сбросить бы на них атомную бомбу, устроить вторую Хиросиму… Чтобы тараканы, и те подохли… Оказалось, что я уже не стою, а лежу на полу, вытянувшись. И снова побежали перед глазами собаки, собаки. Три — по талому, водянистому снегу…
Освободили к утру. Тот же самый безразличный автоматчик. Доковылял до своей комнаты, упал на койку. Не пойду никуда, баста! Пускай делают что хотят. Пулю в затылок, и в песок. Но на этого мудака я работать не стану. Лучше сразу в могилу, чем снова в карцер…
Открылась бесшумно дверь: вот оно, подумал, начинается. Поднялся через силу, открыл. Охранники, двое. Без слов схватили за руки, поволокли. У входа в компьютерный зал стоял Рашид, руки в боки. Злобный, бордовый.
— Саботируешь, русский?! — заорал сразу, надсаживаясь. — Еду свою еще не отработал! Тебя, свинью, из зиндана выкупили, ты ноги нам целовать должен! Дайте ему тряпку, пусть весь день вылизывает коридор. И есть до завтра не получишь. Все, пошел отсюда!
— Я ничего делать не буду. — Голос у меня сел, звучало хрипло и неубедительно. — Я ни-че-го делать не буду. Зебе фик.
(Однажды Жан-Эдерн, увлекшись бесконечным треном, научил меня нескольким жестким арабским ругательствам. За точность произношения ручаться не берусь, но «зебе фик», или «зебе фи фамик», как пишется — понятия не имею, означает «хуй тебе в рот». Ну, знатоки поправят, если что.)
— Что-оо?!! — Рашид взвился, даже подпрыгнул на месте. — Что ты сказал?!
— Я не собираюсь с вами разговаривать. Только с Марком. Отведите меня к Марку.
Рашид закашлялся от бешенства, заклокотал. Не нашелся что ответить. Охранники сами догадались, как поступить. Один из них, тот, что стоял слева, дернул вверх ремень висевшего на плече автомата, и удар полированного приклада пришелся мне точно в пах. Заорав, согнулся пополам от боли. Тогда другой, взяв меня за волосы, с силой ударил коленом в лицо и швырнул на пол. Во рту стало горячо и солоно. Выплюнул твердый осколок — зуб.