– Ха! – рявкнул он, и я только усилием воли не дала себе вздрогнуть. – Я тебе отличный ужин сделаю, детка моя Айви.
Айви улыбнулась, как десятилетняя девочка:
– Спасибо, Пискари. Я буду очень рада.
– Еще бы тебе не быть. Что-то особенное. И новое. За счет заведения. Это будет лучшее мое творение! – сказал он дерзновенно. – И назову его в честь тебя и твоей тени.
– Я не ее тень, – натянуто произнес Гленн, сгорбившись и уставясь в стол.
– Я не про вас, – бросил Пискари, и у меня глаза стали круглые.
Айви неловко заерзала:
– Рэйчел… она тоже… не моя тень.
Голос ее звучал виновато, а лицо старого вампира стало недоуменным:
– Нет, правда? – спросил он, и Айви заметно напряглась. – А кто же она тебе, девочка моя?
Она не отрывала взгляда от крышки стола. Пискари снова посмотрел мне в глаза, и у меня сердце застучало сильнее, когда от демонского шрама на шее пошло легкое покалывание. Вдруг за столом стадо слишком тесно. На меня давили со всех сторон, и навалился острый приступ клаустрофобии. От этой резкой перемены у меня вырвался выдох, и следующий вдох задержался. Черт побери.
– Интересный шрам у вас на шее, – сказал Пискари, и голос его будто скоблил мне душу. Было больно и хорошо одновременно. – От вампира?
Рука сама собой поднялась прикрыть шрам. Меня тогда зашила жена Дженкса, и крохотные швы остались почти невидимы. Мне не понравилось, что он их заметил.
– Это демон, – ответила я, и плевать мне было, если Гленн расскажет папочке. Хуже, если Пискари будет считать, что меня кусал вампир – будь то Айви или кто еще.
Пискари в легком удивлении приподнял брови:
– А выглядит совсем по-вампирски.
– Так в тот момент выглядел и демон, – ответила я, и у меня мышцы живота свело судорогой при этом воспоминании.
Старый вампир кивнул:
– А, тогда понятно. – Он улыбнулся, и я похолодела. – Загубленная девственница, чья кровь никому не досталась. Очаровательное сочетание представляете вы собой, миз Морган. Не удивляюсь, что моя Айви вас от меня прятала.
Я открыла рот и не могла придумать, что сказать. Он встал неожиданно.
– Через минуту вам подадут ужин. – Наклонившись к Айви, он тихо сказал: – Ты поговори с матерью. Она по тебе скучает.
Айви опустила глаза. Пискари с небрежной грацией перехватил стопку тарелок и хлебных палочек с проносимого мимо подноса.
– Приятного вечера, – сказал он, ставя их на наш стол.
По дороге к кухне он несколько раз остановился, здороваясь кое с кем из хорошо одетых посетителей. Я уставилась на Айви, ожидая объяснений.
– Ну? – спросила я желчно. – Собираешься мне объяснить, почему Пискари решил, будто я – твоя тень?
Дженкс хихикнул и встал на перечнице в свою любимую позу Питера Пэна – руки на бедра. Айви пожала плечами, явно чувствуя свою вину.
– Он знает, что мы живем под одной крышей. И просто предположил…
– Это я знаю. – Выбрав одну из хлебных палочек, я со злостью швырнула ею в стену.
Наше с Айви сожительство было странным, с какой стороны на него ни посмотри. Она пытается воздерживаться от крови, и соблазн нарушить этот пост почти неодолим. Я, будучи колдуньей, могу с помощью магии отшить ее, когда инстинкты берут над ней верх. Однажды я свалила ее колдовством, и воспоминание об этом помогало ей смирять свою жажду и держаться на своей стороне коридора.
Но мне не понравился стыд, из-за которого она позволяла Пискари верить в то, во что он хочет – стыд отказа от собственной наследственной природы. Не хотела она такого наследства. Имея соседку, она могла лгать миру, притворяясь, что живет нормальной вампирской жизнью с живым источником пищи, и держать про себя свою постыдную тайну. Я говорила себе, что мне это все равно, что это защищает меня от прочих вампиров. Но иногда… иногда меня доставало, что все меня считают игрушкой Айви.
Мое мрачное настроение было прервано прибытием вина – чуть подогретого, как обычно любят вампиры. Оно уже было открыто, и Айви проверила бутылку, избегая моего взгляда, налила три бокала. Дженкс обойдется каплей, оставшейся на горлышке. Все еще на взводе, я взяла свой бокал, откинулась на спинку дивана и стала смотреть на прочих гостей. Пить его я не стала бы, потому что сера, образующаяся при его распаде, на меня действует разрушительно. Я бы даже сказала это Айви, но не ее это дело. И это не потому, что я ведьма, это мой личный закидон, из-за которого у меня такая потом головная боль и светочувствительность, что приходится запираться у себя в комнате с полотенцем на глазах. Это у меня необычные последствия одной детской болезни, из-за которой я все время валялась по больницам до самого пубертата. Впрочем, я бы сто раз сменяла на чувствительность к сере свои детские страдания, когда мое слабое и больное тело пыталось себя убить.
Снова заиграла музыка, и моя скованность постепенно рассосалась, развеянная музыкой и гулом разговоров. Теперь, когда Пискари с нами поговорил, на Гленна никто внимания не обратит. Он заглотал бокал залпом, как воду. Мы с Айви переглянулись, когда он снова налил себе дрожащими руками. Интересно, будет он пить, пока не свалится, или постарается заставить себя быть трезвым?
Он пригубил бокал, и я улыбнулась. Он решил выбрать промежуточный путь.
Гленн осторожно покосился на Айви и придвинулся ближе ко мне.
– Как вы могли смотреть ему в глаза? – шепнул он едва слышно на фоне шума. – Вы не боялись, что он вас зачарует?
– Этому вампиру более трехсот лет, – ответила я, сообразив, что акцент у Пискари – староанглийский. – Если бы он хотел меня зачаровать, ему не надо было бы глядеть мне в глаза.
Позеленев слегка под короткой бородой, Гленн отодвинулся. Оставив его переваривать эти сведения, я дернула головой, привлекая внимание Дженкса.
– Дженкс? – тихо позвала я. – А глянул бы ты слегка в служебных помещениях. Проверить, чем там наши работники в комнате отдыха занимаются? Узнать, что делается?
Айви долила себе вина:
– Пискари знает, что мы пришли сюда не просто так, – сказала она. – Он нам скажет, что мы хотим знать. А Дженкс только попадется.
Пикси ощетинился:
– Да иди ты в Поворот, Тамвуд! – буркнул он. – Чего я вообще сюда пришел, если не разнюхивать? День, когда я не смогу улизнуть от повара, будет… – он сам оборвал свою речь. – Ладно, – начал он снова, – сейчас. Я мигом.
Вытащив из заднего кармана красную бандану, он повязал се вокруг пояса как кушак. Это у пикси служит аналогом белого флага перемирия – декларация для других пикси и фейри, что он не браконьерствует. Это на случай, если ненароком забредет на чью-нибудь ревниво охраняемую территорию.