Вдруг хор койотов смолк – так же внезапно, как и раздался. На несколько секунд в воздухе повисла полная тишина.
А потом все вокруг начало сотрясаться. Стены, светильники, старинные половицы под ногами незваных гостей.
– Землетрясение! – заорал Сойер.
Он схватил Максин за руку. Она с пронзительным визгом устремилась к кухонной двери.
– Надо выбраться отсюда! – кричала она. – Снаружи будет безопаснее.
Когда ее вынуждали к этому обстоятельства, Максин проявляла завидное проворство. Увлекая за собой Сойера, она бросилась к выходу. Джерри попытался последовать их примеру, но от нового, более мощного толчка потерял равновесие.
Джою, парню со Среднего Запада, еще не доводилось на собственной шкуре испытать, что такое землетрясение. Совершенно растерявшись, он неподвижно стоял на дрожащем полу, с жаром повторяя имя Спасителя.
«Сейчас это кончится», – твердил про себя Эппштадт. В отличие от Джоя он на своем веку пережил множество землетрясений, больших и малых. Но на этот раз стихия и не думала успокаиваться – напротив, бушевала сильнее и сильнее. Пол под ногами Гарри буквально ходил ходуном. Если бы он увидел нечто подобное в кино, мастера по спецэффектам, изобразившего землетрясение столь неправдоподобно, наверняка ожидало бы увольнение. Эппштадт решил бы, что тот излишне сгустил краски. Ведь гвозди и дерево – это прочные материалы, они не могут прогибаться и вздыматься волнами. Все это выглядит ужасно фальшиво.
По мере того как толчки усиливались, отчаянные призывы Джоя становились все громче.
– Господи Иисусе, помоги нам! Не оставь нас, Господи!
– Это когда-нибудь кончится? – выдохнул Джерри. Оставив тщетные попытки встать, он лежал на сотрясающемся полу.
Из соседней комнаты донесся оглушительный треск, словно там что-то взорвалось. Прошло несколько мгновений, и весь дом наполнился грохотом и тяжелыми раскатами. Похоже было, что во всех комнатах одновременно поломались шкафы и их содержимое обрушилось вниз. Огромный кусок штукатурки сорвался с потолка, грохнулся на пол у самых ног Эппштадта и разлетелся на мельчайшие частицы. Гарри вскинул голову, пытаясь понять, не угрожает ли ему новая опасность. Пыль от штукатурки обрушилась на него дождем, запорошив глаза. А дом продолжал стонать и трещать под новыми ударами землетрясения. Полуослепшему Эппштадту происходящее казалось концом света. Гарри бросился к Джою, ориентируясь на его охрипший от молитвы голос, и схватил парня за руку.
– Что это за скрежет? – спросил Джой, перекрикивая грохот.
Посреди оглушительной какофонии звуков подобный вопрос казался бессмысленным, но, как ни странно, Эппштадт сразу понял, что имеет в виду парень.
Сквозь ужасающую симфонию разрушения пробивался некий звук – более глубокий, чем остальные. Судя по всему, он рождался где-то в подвале, у них под ногами. Более всего он походил на скрежетание гигантских зубов, скрежетание столь яростное, как если бы зубы эти превращались в крошки.
– Не знаю, – прошептал Эппштадт. Слезы, хлынувшие из глаз, промыли их от пыли.
– Хотелось бы мне, чтобы этот чертов шум прекратился, – изрек Джой с трогательной прямотой, характерной для уроженцев Среднего Запада.
И стоило ему высказать это пожелание, как отвратительный зубовный скрежет начал стихать, а вслед за ним смолкли и все остальные звуки, дом перестал содрогаться.
– Кончено, – всхлипнул Джерри.
Однако он поторопился. Еще один, последний, толчок заставил дом вновь жалобно затрещать, а снизу раздалось громыхание, словно невероятных размеров дверь, распахнувшись, со всего маху ударилась о стену.
Но после этого подземные толчки наконец унялись, и сопровождавшие их жуткие звуки затихли. Теперь тишину нарушал лишь заливистый вой автомобильных сирен.
– Все живы? – огляделся по сторонам Эппштадт.
– К этим чертовым землетрясениям невозможно привыкнуть, – посетовал Джерри.
– Тряхануло как следует, – заявил Эппштадт. – Я думаю, не меньше шести с половиной баллов.
– И как долго-то продолжалось все это мракобесие. Я едва богу душу не отдал.
– Думаю, нам лучше отсюда выбраться, – предложил Джой.
– Нет, лучше остаться здесь, подождать, не будет ли еще толчков, – возразил Эппштадт, заглядывая в кухню. – Сейчас в доме безопаснее, чем на улице.
– Как вам это понравится? – присвистнул Джой, входя в кухню вслед за Эппштадтом.
Там царил полный хаос. Полки невероятным образом удержались на стенах, однако все их содержимое оказалось на кафельном полу. Шкаф, в котором хранилось спиртное, рухнул, несколько бутылок разлились, в воздухе стоял одуряющий запах, в котором смешивались терпкие ароматы различных крепких напитков. Эппштадт подошел к холодильнику – дверца которого отлетела и валялась на полу – и отыскал там жестянку с кока-колой. Открыв банку, он подождал, пока выйдет пена, потом вылил жидкость в чудом уцелевший стакан так бережно, словно это была не обычная шипучка, а бренди столетней выдержки, и осушил стакан залпом.
– Так-то лучше, – заключил он.
– Я тоже хочу колы, – сказал Джой.
– Интересно, какого я сейчас цвета? – спросил Эппштадт. – Меня осыпало этой гребаной штукатуркой с головы до ног.
Не отвечая, Джой пробрался к холодильнику и взял банку кока-колы.
– Что-то Максин не видно, – заметил Гарри.
– Она вместе с Сойером выбежала в сад, – сообщил Джой, открыв вожделенную банку и отвернув лицо от порскнувшей оттуда пены.
Расшвыривая ногами куски штукатурки, Эппштадт вышел в коридор, в конце которого виднелась распахнутая дверь.
– Максин! – крикнул он. – Где ты, Максин?
Ответа не последовало.
Не дожидаясь, пока кто-нибудь составит ему компанию, Эппштадт двинулся к задней двери. Пол в коридоре был сплошь покрыт известковой пылью, на стенах и на потолке виднелись несколько глубоких трещин. В отличие от всего дома этот закоулок показался Эппштадту не слишком прочным и не слишком элегантным. «Наверное, какая-то более поздняя пристройка, к тому же сделанная второпях, – догадался он. – Неудивительно, что именно здесь землетрясение повлекло за собой самые сильные разрушения». Эппштадт еще несколько раз позвал Максин, и снова безрезультатно. Впрочем, в том, что затаившаяся где-то в саду Фрайзель не отвечала, не было ничего удивительного. За дверью он увидел часть сада, пребывавшего в полном запустении; на заросших дорожках валялись гнилые плоды, распространявшие отвратительный запах. Кроны растущих здесь деревьев были чрезвычайно густы и почти сплетались, так что над этим уголком природы царил вечный полумрак.
Эппштадт приблизился к порогу, намереваясь еще раз позвать Максин, но, прежде чем он успел открыть рот, до слуха его донесся глубокий низкий смех. С детства Гарри пребывал в печальной уверенности: если рядом кто-то смеется, значит, смеются над ним. И хотя за последние шестнадцать лет он выложил немалые суммы психотерапевту, специалисту по подобным невротическим состояниям, эта уверенность осталась непоколебимой. Эппштадт прищурил глаза, пытаясь разглядеть, кто скрывается под деревьями, отличить человеческие очертания от игры теней. Несомненно, насмешник притаился там и, может статься, был не один. Но как Эппштадт ни напрягал зрение, он не сумел понять, кто это.